Креативы

[S.T.A.L.K.E.R]

Шоколадная конфета

Я недолго побыла единственным ребёнком в семье. Всего-то четыре года. Я даже понять этого не успела. Однажды у мамы вдруг появился живот. Он рос и шевелился. Был большой и круглый. Мама предлагала мне его потрогать, а я боялась. Мама ещё сердилась почему-то…
А потом наступила осень. Бабушка нарядила меня в бордовый костюмчик со слонёнком на нагрудном кармашке, и повезла куда-то на автобусе. Потом мы с ней долго куда-то шли-шли-шли, пока не дошли до большого дома. Я подумала, что мы к кому-то в гости едем. Бабушка часто брала меня с собой в гости… Но в дом мы так и не зашли. Бабушка встала под окнами, неуверенно посмотрела на окна, и крикнула:
- Таня!
Я тоже хотела крикнуть, но почему-то застеснялась. Может быть, потому что на мне был мальчишечий костюм? Он мне не нравился. Из-за моей короткой стрижки и этого костюма меня постоянно принимали за мальчика. А я очень хотела, чтобы у меня были длинные косы. До пола. Как у Снегурочки. Но меня почему-то всегда коротко стригли, и не спрашивали чего я хочу. А я хотела ещё юбочку из марли, с пришитыми к ней блестящими бусинками, как у Насти Архиповой из нашей группы, и белые ботиночки от коньков… Я всю зиму просила папу снять с коньков лезвия, и отдать мне ботиночки. Лезвия их только портят ведь.
Белые ботиночки, с большим квадратным каблуком…

Я была бы самая красивая. А в этом дурацком костюме мне было неуютно и стыдно.
Бабушка ещё раз позвала Таню, и вдруг схватила меня за плечи, и начала подталкивать вперёд, приговаривая:
- Ты головёнку-то подними. Мамку видишь? Во-о-он она, в окошко смотрит!
Голову я подняла, но маму не увидела. А бабушка уже снова кричала:
- Танюша, молочко-то есть?
- Нет, мам, не пришло пока… - Отвечал откуда-то мамин голос. Я силилась понять откуда он идёт – и не понимала. Стало очень обидно.
- Где мама? – Я подёргала бабушку за руку.
- Высоко она, Лидуша. – Бабушка чмокнула меня в макушку. – Не тяни шейку, не увидишь. А на руки мне тебя взять тяжело.
- Зачем мы тут? - Я насупилась.
- Сестричку твою приехали проведать. – Бабушка улыбнулась, но как-то грустно, одними губами только.
- Это магазин? – Я внимательно ещё раз посмотрела на дом. Мне говорили, что сестричку мне купят в магазине. Странные люди: даже меня не позвали, чтобы я тоже выбрала…
- Можно и так сказать. – Бабушка крепко взяла меня за руку, снова подняла голову, и крикнула: - Танюш, я там тебе передачку уже отдала, молочка пей побольше. Поцелуй от нас Машеньку!
Так я поняла, что мою новую сестру зовут Маша. Это мне не понравилось. У меня уже была одна кукла Маша. А я хотела Джульетту…
Так в нашем доме появился маленький. Маша была беспокойной и всё время плакала. Играть мне с ней не разрешали.
А однажды мама собрала все мои вещи и игрушки в большую сумку, взяла меня за руку, и отвела к бабушке. Я любила гостить у бабушки. Там всегда было тихо, можно было сколько угодно смотреть цветной телевизор, а дедушка разрешал мне пускать в ванной мыльные пузыри.
Я возилась в комнате со своими игрушками, рассаживая кукол по углам, и слышала, как на кухне бабушка разговаривает с мамой.
- Не любишь ты её, Таня. – Вдруг тихо сказала бабушка. Она очень тихо сказала, а я почему-то, вот, услышала. Куклу Колю забыла посадить на диван, и подошла к двери.
- Мам, не говори глупостей! – Это уже моя мама бабушке отвечает. – Мне просто тяжело сразу с двумя. Машеньке только месяц, я устала как собака. А тут ещё Лидка под ногами путается… И ты сама обещала мне помогать!
- А зачем второго рожала? – Ещё тише спросила бабушка.
- Славик мальчика хотел! – Как-то отчаянно выкрикнула мама, и вдруг всхлипнула: - Ну, пускай она у тебя месячишко поживёт, а? Я хоть передохну. Её шмотки и игрушки я привезла. Вот деньги на неё.
Что-то зашуршало и звякнуло.
- Убери. – Снова очень тихо сказала бабушка. – Мы не бедствуем. Деду пенсию платят хорошую. Заказы дают. Прокормим, не бойся.
- Конфет ей не давайте. – Снова сказала мама, а я зажмурилась. Почему мне не давать конфет? Я же хорошо себя веду. Хорошим детям конфеты можно.
- Уходи, Таня. Кормление пропустишь. – Опять бабушка говорит. – Ты хоть позванивай иногда. Ребёнок скучать будет.
- Позвоню. - Мама сказала это, уже выходя с кухни, а я тихонько отбежала от двери, чтобы никто не понял, что я подслушиваю.
Мама зашла в комнату, поцеловала меня в щёку, и сказала:
- Не скучай, мы с папой в субботу к тебе придём.
Я кивнула, но почему-то не поверила…
Когда мама ушла, ко мне подошла бабушка, села на диван, и похлопала по нему, рядом с собой:
- Иди ко мне…
Я села рядом с бабушкой, и тихо спросила:
- А мне ведь можно конфеты?
Бабушка почему-то сморщилась вся, губами так пожевала, отвернулась, рукой по лицу провела быстро, и ответила:
- После обеда только. Ты что, всё слышала?
Я повернулась к бабушке спиной, и соседоточенно принялась надевать на куклу Колю клетчатые шортики. Бабушка вздохнула:
- Пойдём пирожков напечём. С капустой. Будешь мне помогать тесто месить?
Я тут же отложила Колю, и кинулась на кухню. Дома мама никогда не пекла пирожков. А мне нравилось трогать руками большой тёплый белый шар теста, и слушать как бабушка говорит: «Не нажимай на него так сильно. Тесто – оно же живое, оно дышит. Ему больно. Ты погладь его, помни чуть-чуть, поговори с ним. Тесто не любит спешки»
Весь вечер мы пекли с бабушкой пирожки, а дедушка сидел в комнате, и сочинял стихи. Он всегда сочиняет стихи про войну. У него целая тетрадка этих стихов. Про войну и про Псков. Псков – это дедушкин родной город, он мне рассказывал. Там есть река Великая, и дедушкина школа. Он иногда ездит туда, встречается с друзьями. Они все уже старенькие, друзья эти. И тоже приезжают в Псков. Наверное, там им дедушка читает свои стихи.
Когда уже стемнело, бабушка накрыла в комнате журнальный столик, принесла туда пирожки и розеточки с вареньем, а я, вымытая бабушкиными руками, чистая и разомлевшая, залезла с ногами в кресло, и смотрела «Спокойной ночи, малыши». О том, что я обиделась на маму я уже забыла. И сейчас вдруг начала скучать…
Я тихо пробралась на кухню, и села у окна. Видно было фонарь и деревья. И дорожку ещё. По которой должна была в субботу придти мама. Я слышала как бабушка меня зовёт и ищет, и почему-то молчала, и тёрлась носом о стекло.
Обнаружил меня дедушка. Он вошёл на кухню, скрипя протезом, включил свет, и вытащил меня из-под подоконника. Посадил на стул, и сказал:
- Мама придёт в субботу. Обязательно придёт. Ты мне веришь?
Я кивнула, но в носу всё равно щипало.
- Завтра будем пускать пузыри. – Дедушка погладил меня по голове, и поцеловал в макушку. – А ещё я расскажу тебе о том, как наш полк разбомбили под самым Берлином. Хочешь?
- Хочу…
- Тогда пойдём в кроватку. Ты ляжешь под одеялко, а я с тобой рядом посижу. Пойдём, пойдём…
И я пошла. И, засыпая на чистой-чистой простыне, пахнущей почему-то сиренью, я думала о маме и конфетах.
А мама в субботу так и не приехала…

***

Зазвонил телефон. Я посмотрела на определитель, и подняла трубку:
- Да, мам?
- Ты сегодня во сколько дома будешь?
Я посмотрела на часы, пожала плечами, словно это могли видеть на том конце трубки, и ответила:
- Не знаю. До шести я буду в офисе. Потом у меня подработка будет. Это часов до десяти. В одиннадцать заскочу домой, переоденусь, и в кафе. У меня сегодня ночная смена.
- Постарайся зайти в семь. Тут тебя дома сюрприз ждёт. Неприятный.
Мама всегда умела тактично разговаривать с людьми.
- Какой? Скажи лучше сразу.
- С ребёнком всё в порядке, он в садике. Володя приходил…
Я крепко закусила губу. Вовка ушёл от меня четыре месяца назад. Ушёл, не оставив даже записки. Где он жил – я не знала. Пыталась его искать, но он хорошо обрубил все концы… А я просто спросить хотела – почему?
- Что он сказал? Он вернулся? – Руки задрожали.
- Он исковое заявление принёс, и повестку в суд… На развод он подал.
- Почему?! – Другие вопросы в голову не лезли.
- По кочану. – Огрызнулась мама. – Твой муж, у него и спрашивай. От хороших баб мужья не уходят, я тебе уже говорила! А ты всё с подружками своими у подъезда торчала! Муж дома сидит, а она с девками трепется!
- Я с ребёнком гуляла… - Глаза защипало, но матери этого показать нельзя. – Я ж с коляской во дворе…
- Вот и сиди себе дальше с коляской! А мужику нужна баба, для которой муж важнее коляски! За что боролась – на то и напоролась.
- Да пошла ты! – Я не выдержала, и бросила трубку.
Значит, развод. Значит, всё. Значит, баба у Вовки теперь новая… За что, Господи, ну за что, а?
Снова зазвонил телефон. Я, не глядя на определитель, нажала на кнопку «Ответ», и рявкнула:
- Что тебе ещё надо?!
- Лидуш… - В трубке бабушкин голос. – Ты ко мне зайди после работки, ладно? Я уже всё знаю…
- Бабушка-а-а-а… - Я заревела в голос, не стесняясь, - Бабушка-а-а, за что он так?
- Не плачь, не надо… Всё в жизни бывает. Все проходит. У тебя ребёночек растёт. Ну, сама подумай: разве ж всё так плохо? Кому повезло больше: тебе или Володе? У Володи новая женщина, к ней привыкнуть нужно, пообтереться… А у тебя твоя кровиночка осталась. Каким его воспитаешь – таким и будет. И весь целиком только твой. Ты приходи ко мне вечерком. Приходи обязательно.
На подработку я в тот день так и не пошла. Провалялась у бабушки пластом. Иногда выла, иногда затихала. Бабушка не суетилась. Она деловито капала в рюмочку корвалол, одними губами считая капли, и сидела у моего изголовья, приговаривая:
- Попей, попей. Потом поспи. Утро вечера мудренее. Не ты первая, не ты последняя. Мать твоя дважды замужем была, тётка твоя тоже… А Володя… Что Володя? Знаешь, как люди говорят? «Первым куском не наелся – второй поперёк горла встанет». А даст Бог, всё у Вовы хорошо выйдет…
- Бабушка?! – Я рывком села на кровати, краем глаза увидев в зеркале своё опухшее красное лицо: - Ты ему, козлятине этой вонючей, ещё счастья желаешь?! Вот спасибо!
- Ляг, ляг.. – Бабушка положила руку на моё плечо. – Ляг, и послушай: не желай Володе зла, не надо. Видно, не судьба вам просто вместе жить. Бывает, Господь половинки путает… Сложится всё у Володи – хороший знак. И ты скоро найдёшь. Не злись только, нехорошо это.
Я с воем рухнула на подушку, и снова заревела…

***
Нервы на пределе. Плакать уже нет сил. Дышать больно. Воздух, пропитанный запахами лекарств, разъедает лёгкие, и от него першит в горле…
- Лида, судно принеси!
Слышу голос мамы, доносящийся из бабушкиной комнаты, бегу в туалет за судном, и несусь с ним к бабушке.
- Не надо, Лидуша… - Бабушка лежит лицом к стене. Через ситцевую ночнушку просвечивает позвоночник. Закусываю губу, и сильно зажимаю пальцами нос. Чтобы не всхлипнуть. – Не нужно судна. Прости меня…
- За что, бабуль? – Стараюсь говорить бодро, а сама радуюсь, что она моего лица не видит…
- За то, что работы тебе прибавила. Лежу тут бревном, а ты, бедная, маешься…
- Бабушка… - Я села возле кровати на корточки, и уткнулась носом в бабушкину спину. – Разве ж мне тяжело? Ты со мной сколько возилась, сколько пелёнок за мной перестирала? Теперь моя очередь.
- Так мне в радость было… - Тяжело ответила бабушка, и попросила: - Переверни меня, пожалуйста.
Кидаю на пол судно, оно падает с грохотом… С большой осторожностью начинаю перекладывать бабушку на другой бок. Ей больно. Мне тоже. Я уже реву, не сдерживаясь.
В комнату входит моя мама. От неё пахнет табаком и валерьянкой.
- Давай, помогу. А ты иди, покури, если хочешь.
Благодарно киваю маме, хватаю сигареты, и выбегаю на лестницу. У мусоропровода с пластмассовым ведром стоит Марья Николаевна, бабулина соседка и подружка.
- Ну, как она? – Марья Николаевна, ставит ведро на пол, и тяжело опирается на перила.
- Умирает… - Сигарета в пальцах ломается, достаю вторую. – Не могу я больше, Господи… Не могу! Уж лучше б я за неё так мучилась! За что ей это, Марья Николаевна?
- Ты, Лидок, как увидишь, что рядом уже всё – подолби в потолок шваброй. Говорят, так душа легче отходит, без мук…
Первая мысль – возмутиться. И за ней – тут же вторая:
- Спасибо… Подолблю. Не могу больше смотреть, не могу!
Слёзы капают на сигарету, и она шипит, а потом гаснет. Бросаю окурок в баночку из-под сайры, и снова иду к бабушке.
Бабушка лежит на кровати ко мне лицом, и молчит. Только смотрит так… Как лицо с иконы.
Падаю на колени, и прижимаюсь щекой к высохшей бабушкиной руке:
- Бабушка, не надо… Не надо, пожалуйста! Не делай этого! – Слёзы катятся градом, нос заложило.
- Тебе, Лидуша, квартира отойдёт. Дедушка так давно хотел. Не станет меня – сделай тут ремонтик, хорошо? Туалет мне уж больно хотелось отремонтировать, плиточку положить, светильничек красивый повесить…
- Не на-а-адо…
- Под кроватью коробочку найдёшь, в ней бинтик эластичный. Как умру – ты мне челюсть-то подвяжи. А то так и похоронят, с открытым ртом.
- Переста-а-ань!
- А в шкафу медальончик лежит. Мне на памятник. Я давно уж заказала. Уж проследи, чтобы его на памятник прикрепили…
- Ы-ы-ы-ы-ы-а-а-а-а-а…
- Иди домой, Лидок. Мама тут останется. А ты иди, отдохни. И так зелёная вся…
По стенке ползу к двери. В кармане звонит телефон. Беру трубку и молчу.
- Чо молчишь? – Вовкин голос. – Алло, говорю!
- Чего тебе? – Всхлипываю.
- Завтра двадцать восьмое, не забудь. Бутырский суд, два часа дня. Не опаздывай.
- Вовкаа-а-а-а… Бабушка умирает… Пожалуйста, перенеси дату развода, а? Я щас просто не могу…
- А я потом не могу. Не еби мне мозг, ладно? Это ж как ключи от машины, которую ты продал. Вроде, и есть они, а машины-то уже нет. Всё. Так что не цепляйся за этот штамп, пользы тебе от него?
- Не сейчас, Вов… Не могу.
- Можешь. Завтра в два дня.
Убираю трубку в карман, и сползаю вниз по стенке…

… «Не плачь, так получилось, что судьба нам не дала с тобой быть вместе, где раньше я была?» - Пела магнитола в машине таксиста, а я глотала слёзы.
Всё. Вот и избавились от ненужных ключей. Теперь у Вовки всё будет хорошо. А у меня – вряд ли…
«Только ты, хоть ты и был плохой… Мои мечты – в них до сих пор ты мой…»
- А можно попросить сменить кассету? Ваша Буланова сейчас не в тему. Я десять минут назад развелась с мужем.
Таксист понимающе кивнул, и включил радио.
«Милый друг, ушедший в вечное плаванье, свежий холмик меж других бугорков… Помолись обо мне в райской гавани, чтобы не было больше других маяков…»
- Остановите машину. Пожалуйста.
Я расплатилась с таксистом, и побрела по улице пешком. Полезла за сигаретами – оказалось, их нет. То ли потеряла, то ли забыла как пачку пустую выкинула. Захожу в магазинчик у дороги.
- Пачку «Явы золотой» и зажигалку.
Взгляд пробегает по витрине, и я спрашиваю:
- А конфеты вон те у вас вкусные?
- Какие?
- А во-о-он те.
- У нас всё вкусное, берите.
- Дайте мне полкило.
Выхожу на улицу, и тут же разворачиваю фантик. Жадно ем шоколад. С каким-то остервенением. И снова иду вперёд.
Вот и бабушкин дом. Поднимаюсь на лифте на четвёртый этаж, звоню в дверь.
Открывает мама. Не давая ей ничего сказать – протягиваю через порог ладонь, на которой лежит конфета:
- Я хочу, чтобы бабушка её съела. Пусть она её съест. Знаешь, я вспомнила, как ты мне в детстве запрещала есть конфеты, а бабушка мне всё равно их давала… Я тоже хочу дать бабушке конфету.
Мама молчит, и смотрит на меня. Глаза у неё красные, опухшие.
- Что?! – Я ору, сама того не замечая, и конфета дрожит на ладони. – Что ты на меня так смотришь?! Я принесла бабушке конфету!
- Она умерла… - Мама сказала это бесцветным голосом, и села на пороге двери. Прямо на пол. – Десять минут назад. Сейчас машина приедет…
Наступаю на мать ногой, и влетаю в комнату. Бабушку уже накрыли простынёй. Откидываю её, и начинаю засовывать в мёртвую бабушкину руку конфету.
- Возьми, возьми, ну пожалуйства! Я же никогда не приносила тебе конфет! Я не могла опоздать! Я… Я с Вовкой в суде была, ба! Я оттуда на такси ехала! Я только в магазин зашла… Ну, возьми, ручкой возьми, бабушка!!!
Шоколад тонким червяком вылез из-под обёртки, и испачкал чистую-чистую простыню, которая почему-то пахла сиренью…

***
Я не люблю конфеты.
Шоколад люблю, торты люблю, пирожные тоже, особенно корзиночки.
А конфеты не ем никогда.
Мне дарят их коробками, я принимаю подарки, улыбаясь, и горячо благодаря, а потом убираю коробку в шкаф. Чтобы поставить её гостям, к чаю…
И никто из них никогда не спросил меня, почему я не ем конфеты.
Никто.
И никогда.


@Мама Стифлера

[S.T.A.L.K.E.R]

Живность
Федор Чугунков приехал на птичий рынок, чтобы приобрести курей и утей, а вместо того купил ангелов.
Чугунков достаточно побродил по рядам, поглядывая на товар и прицениваясь, но нигде еще не вступал в настоящий торг – желал подойти к делу серьезно. Он решил уже поворотить на второй круг - направиться к замеченным ранее леггорнам и руанам, когда обнаружил мужика с большой клеткой, втиснувшегося между бойкой пожилой бабенкой с цыплятами и невозмутимым стариком с тремя мешками пшена. У мужика была косматая разбойничья борода и темный засаленный прикид, смахивавший на перешитую рясу. В клетке, примостившись на шестках, сидели ангелы.
Чугунков притормозил у клетки, поглазел на ее обитателей и спросил:
- И кто ж это?
- Ангелы, - коротко шевельнул мужик губой в зарослях бороды.
Федор крякнул, потер щеку левой ладонью, а правую сунул от удивления под левую мышку.
- А какая от них в хозяйстве польза? – справился он.
- Ты, поди, и прусака подоить готов, - покосился на него продавец, выкатывая изо рта внушительные буквы «о», как баранки из магазинного пакета.
- Тараканов не держим, - обиделся Чугунков, - а бестолковых покупок нам не надо.
Помолчал и поинтересовался, умерив досаду:
- Разговаривают?
- Поют, - буркнул мужик.
Ростом ангелы были с кенара.
Чугунков постучал пальцем по пруту клетки.
- Не пугай, - насупился ангельский продавец. – Это тебе не голуби.
Голубей Федор не держал, а ангелы ему понравились.
- Сколько стоят? – спросил он.
Мужик сказал.
Федор крякнул во второй раз, уточнил на всякий случай:
- За пару?
- Штука, - отрезал продавец.
Прикинув, Чугунков твердо произнес:
- Беру. Пятерых.
Бородатый смерил его взором, узнал:
- В чем понесешь?
Федор предъявил ему свернутую в рулон клеенчатую сумку в размашистую китайскую клеточку, тот покачал головой:
- Уморишь.
Пошарил за афедроном и извлек на свет старое решето с высоким бортом и под марлевой накидкой. Отворив дверцу, просунул в клетку лапу и сграбастал одного ангела, осторожно сжав пальцы с черной каймой под ногтями. Ангел не пискнул. Поместив малютку в сито, мужик повторил прием четырежды. Взял у Чугункова деньги, придирчиво перечел купюры, передал решето с живностью.
- А чем их кормить? – запоздало спохватился Федор.
- Пищей насущной, - ответил мужик и предложил: - Нужна? Двести за упаковку.
Чугунков поколебался и решил взять: ангел – не порося, баланды не плеснешь.
С решетом и пакетом он отправился восвояси: руки были заняты, да и денег потратил больше, чем рассчитывал.
Дома к Федору подступили жена Настена и дочь Машка.
- Цыплят взял? – потянулась Настена к решету.
- Сама ты курица, - отмахнулся Чугунков.
Машка стянула край марли и воскликнула:
- Ой! Какие хорошенькие!..
Ангелы, задрав головы, хлопали на нее глазищами.
- На что они нам? – недовольно бросила Настена. – Еще передохнут…
- «На что», «на что», - передразнил ее Федор, стараясь изобрести, куда приспособить ангелов, но ничего не придумал и сказал со значением: - Пригодятся.
- Я за ними ухаживать буду, - встряла Машка. – Честное-пречестное.
- А куда поселим?
Федор озадачился. Поставил решето с ангелами на стол и полез на чердак. Погремев там барахлом, спустился со старой клеткой и предъявил ее домашним:
- Вот.
- Может, лучше в пустой аквариум? – засомневалась Настена. – А то ведь застудятся на сквозняке.
- Не застудятся, - решил Федор. – Они к воздуху привычные. И клетка им больше подходит: она ж вся из крестов.
Он указал на перекрещенные прутки.
Клетку отчислили от ржавчины, устроили ангелам новоселье. Настена насыпала в кормушку купленной Федором пищи, удивилась:
- Надо же! Манку едят.
Чугунков дернулся, подошел, макнул палец в пыльцу, лежавшую в надорванном самодельном пакете и убедился: манка и есть. Раздосадовался: объегорили его, как дурня – столько в магазине за полтинник можно взять. Настене ничего не сказал, смолчал.
Святой воды в доме не держали, плеснули ангелам обычной, кипяченой. Те не возражали.
- От кошки береги, - предупредил Чугунков Машку.
Но кошка рядом с ангелами держала себя умильно, не облизывалась, лапу к ним не совала.
Ангелы прижились.
Вели они себя смирно, чистили перышки, порхали с места на место, не галдели. В воскресенье, как донесся от церкви дальний благовест, встрепенулись и принялись петь: нежно, на несколько голосов. Федор встал послушать, дался диву: вот ведь выводят! Пели ангелы замечательно, как смычком по душе.
Однажды Федор вернулся и обнаружил клетку нараспашку. Кошка лежала на стуле, намывала пузо.
- Маха! Не уберегла? – рявкнул Федор.
- Не шуми, - вошла Настена. – Целы все.
Машка смеялась в соседней комнате. Чугунков заглянул: ангелы вились под потолком, крутились у пластмассовой люстры.
- Разлетятся – получишь от меня, - предостерег Чугунков дочку.
- Нет, пап, они умные, - не испугалась Машка. – Все понимают.
Ангелы пролетели над Федором, и на рукав ему упала капля.
- Ах, ты!..
Федор замахнулся, но Машка подскочила, обняла его за пояс, не дала любимчиков в обиду:
- Это они нарочно, от сердечности! Вроде как добро струят.
- Я им за такие струи…
Чугунков поднял рукав к носу, принюхался. Пахло тонко, душисто, лучше, чем из флакона, который он Настене подарил к восьмому марта.
- Экое… - начал было Федор и подавился словом. Помучался и выдал по складам невесть откуда пришедшее на язык: - Благо-раст-ворение.
Пятнышко истаяло на глазах, не оставив следа.
С тех пор ангелов выпускали все чаще и чаще. Те порхали по дому, но на улицу носа не казали. С Машкой они подружились, слушались ее – заливались не только по красным дням, а в любое время, как она просила.
У Федора так не получалось: ангелы улыбались ему, но его просьб попеть будто не понимали. И вообще: купить ангелов было делом легким, а содежать их оказалось хлопотно.
Выяснилось, что нравилась ангелам не одна лишь манка. Распробовали они глазурные пряники – особенно печатные, с начинкой, и вишневый пирог, и крыжовенное варенье.
Федор ругался, когда находил перышко, прилипшее к сладкому краю вазочки.
Настена ангелов защищала:
- Сам-то волосья в расческе на зеркале оставляешь. Сколько раз тебе талдычила! А это – твари чистые.
- Может, они в варенье ноги мочат? – огрызался Чугунков, гоняя ангелов газетой.
Те не обижались, уворачивались, а Настена стучала по лбу:
- Нашел, с кем воевать.
Впрочем, и у ангелов сыскалась причуда.
Встревожились они, когда Настена принесла в дом яблок. Сбились в стайку, присели на буфет, а как Федор взял мытое яблоко из миски и поднес ко рту, будто ума посходили: сорвались с места, стали чертить, точно ласточки перед дождем – низко, над самой головой. Проносились между рукой и лицом, обдавая ветром от крыльев и мешая. А едва Чугунков отгрыз кусок, раскричались жалобно и почти в глаза ему полезли.
Федор озверел, хотел бить их полотенцем, Настена еле его вытолкала. Ангелы метались по помещению, никак не могли успокоиться. С трудом угомонились.
- Я у себя в доме волен есть, что хочу! - возмущался Чугунков. – Не ворованное, полезное, с витаминами.
- Считай, что у них на яблоки аллергия, - уговаривала Настена.
К ангелам она на удивление привязалась.
- Выгоню, - ругался Федор, не желая отступать слишком легко. – Сам купил, сам избавлюсь.
Машка, услыхав, ударилась в слезы.
- Кто по пьяному делу чертей гоняет, а наш на трезвую голову с ангелами сцепился, - заметила Настена громко.
Федор только руками всплеснул.
Летом решили везти Машку к морю на две недели – деньги были. Настена с Машкой собрались, Федор остался: хозяйство не бросишь.
Машка и радовалась, и переживала одновременно: за ангелов опасалась.
- Не бойся, - успокаивал Чугунков. – Пригляжу. Со скотиной справляюсь, значит, и с ними справлюсь.
- За ними особый уход нужен, - ныла Машка.
Еле выпроводил.
Без семьи было, конечно, труднее – скучновато, и заботы на тебе одном, и свежего борща никто не варит. Но Федор держался.
В пятницу взял традиционную беленькую, настругал закуски, сел за стол. Ангелы здесь же уписывали ломоть медовика.
В обычные дни Настена составляла Федору компанию, а тут пришлось уговорить бутылку одному. Чугункову взгрустнулось и, чтобы поднять настроение, он вдогонку выставил на стол бражки собственного изготовления.
- Пить вы со мной не пьете, - вздохнул, обращаясь к ангелам. – Может, хоть споем вместе?
Ангелы зыркали на него и помалкивали.
Федор плеснул себе еще и упрекнул:
- Никакой от вас пользы.
Выпил и снова спросил:
- Так споем?
В одиночестве затянул что-то и умолк.
Обида подступила к Чугункову:
- Значит, есть-пить из моих рук можно? А песню поддержать – зазорно?
Федор рывком поднялся из-за стола:
- Раз так, сейчас я вам устрою изгнание из рая. В поте лица будете мыкаться. А ну, кыш!..
Ангелы взвились, как взлетали сизари в детстве Чугункова – свечой.
…Когда жена с дочкой вернулись, Машка, повисев на шее у Федора, в первую голову кинулась к своим любимцам. Не нашла их, позвала. Клетки в комнате тоже не было.
- А где они?.. Ангелочки?..
- Ну их, - нахмурился Чугунков. – Надоели. И неправильно это – с ангелами вместе жить. Чай, не в райских кущах.
- Выгнал? – заревела Машка. – Зачем? Они же хорошие!
- Ты что натворил? – набросилась на него Настена. – Одного оставить нельзя!
- Да живые, живые они! – не выдержал Чугунков. – Никуда не делись. Просто обособил я их чуть-чуть. Мы ж птицу да хрюшек в комнаты не пускаем? А ангелам от этого только польза вышла.
- Это как? – не поняла Настена.
- Пойдем, - скомандовал Федор.
Он поднялся на чердак. Настена и Машка полезли следом.
На чердаке было темновато, только в дальнем углу что-то светилось.
- Вот, глядите.
Под самой крышей, вверху, прилепилось гнездо – не гнездо: то ли плетень из желтых стеблей, то ли золотая решетка. Над сооружением поднималось теплое зарево, и горела вверху яркая точка – распушившая лучи звезда. Тихое пение доносилось из ангельской обители.
- Устроили там, понимаешь, собственное царствие небесное, - сердито сказал Федор.
Но настоящей строгости в голосе у него не было.
© zh_an

[S.T.A.L.K.E.R]

Гречка
Валерка был компанейский, только с ним не стоило говорить про еду.
Эти его придумки про гречку и про её полезность...
Вытерпеть их, конечно, было можно, но не каждый же раз.
Его так и дразнили - Валерка-Гречка, а он и не обижался.
И даже на сбор голодающим Эфиопии он приносил в школу не стихи про Ленина и не пачку старых просроченных макарон, а холщовый пакет с гречкой, гордо сообщая:
- Три кила, как с куста.

Никто, правда, не смеялся, когда он принёс варёную гречку Лидке-детдомовке, которую почему-то не кормили в "казённом доме" две недели.
Подруги Лидки говорили:
- За провинность. К воспитателю не пошла вечером.

А Валерка ничего не сказал, только все эти две недели носил в кульке, сложенном из трёх газет, чуть тёплую, "укутанную", как он сам говорил, варёную гречку. И Лидка ела её торопливо на высоком школьном подоконнике, привставая на цыпочки и шикая, обжигающе наталкиваясь животом на зеленую гармошку отопления. А Валерка стоял рядом и молчал, иногда приговаривая:
- Ешь-ешь, от гречки расти шибче будешь, она защитница от всех болезней.
А через месяц Лидка опять была в синяках и голодная, и он опять её кормил. А потом аккуратно собирал осбоводившиеся газеты и уходил, не дожидаясь благодарностей.

Он вообще ничего особого не ждал, какие уж тут благодарности. Вот и в таборе, когда пацаны с близлежащих бараков приходили послушать песни, Валерка оставлял кулёк гречки у палатки баро, вежливо здоровался с ним самим, а потом присаживался у костра и слушал, как поёт маленькая Гелька, его одноклассница, в которую, как многие знали, он тайно был влюблён и даже тайком засовывал ей в портфель "гостинец" - всё ту же гречку.

Гречка и стала проблемой для Валеркиной мамки. Где она прочитала про полезность этой крупы - уже не узнать. Но кормила гречкой Валерку и его сестрёнку она немилосердно, нарекая эту самую гречку единственным продуктом, не проклятым какими-то, только ей известными богами, а, потому, дОлжному быть на столе в любое время года и времени суток.

Забрали Валеркину маму, когда она посыпала гречкой дорожку к калитке. Подросший (мама ведь обещала - только на гречке и растут) Валерка отбивался, как мог, но их с сестренкой увезли в милицию, о п р е д е л и в, а мама начала свои бесконечные дни в местной психиатрической больнице. Проведя там много лет, она стала спокойной и неагрессивной. В отличие от своего сына, который, говорят, в голодные девяностые, когда для больных варили даже старые конские кости, выброшенные на свалку, попытался покормить маму привезенным мешочком отборной гречки. Вёл он себя грубо, ломился в двери и, увы, пришлось вызвать милицию. После отъезда стражей порядка у ворот учреждения осталась только рассыпаная гречка и старый потертый холщовый мешочек, вскоре унесенный налетевшим ураганом. Гречку быстро склевали окрестные голуби, невзирая на кровь, впитанную зерном. Кровь была Валеркина - "сопротивление властям", агрессия - он просто не думал, что поездка к маме обернется разборками с милицией. И впервые в жизни попытался подраться. Но два сержанта ели, в отличие от Валерки, мясо и каждый день, что и предопределило исход схватки.
Отбитые почки дали знать о себе еще на предварительном следствии, до суда Валерка не дожил.
Похоронить его "по-тихому" помешал только цыганский табор, оказавшийся на кладбище. До самых сумерек у ограды пела что-то грустное красивая девочка в черном платке, да сидел на траве у ограды баро, не говоря ни слова.

Сейчас в психбольнице с продуктами хорошо. Поставщик, бывший местный совхоз, не отказывает в крупе, привозя, впрочем, сечку, да пересортицу. Но и этого хватает: даже известная привереда, мама Валерки - и та с радостью поглощает переваренную гречку с помощью искореженной "казённой" ложки, в очередной раз рассказывая всем окружающим, как эта крупа защищает от напастей и болезней.
Агрономом в том совхозе - Лидия Михайловна, Лидка. Гречиха в этих местах растёт не ахти, но агрономша пробует её сажать снова и снова.
Сама не знает - почему. ©еть

[S.T.A.L.K.E.R]

К старым порванным кроссовкам липнет грязь. Липнет, обволакивает, просачивается сквозь дыры. В кроссовках греется, сука. А хрена ли делать, другой обуви нет. Нужна работа. Встретил только что одноклассника.
- Че, как дела? - спрашивает.
- Нормально, - отвечаю, - институт закончил, работу ищу.
Осмотрел меня сверху до низу, хмыкнул.
- Ну, удачи в поисках, - говорит.
Запрыгнул в свою аудюху и уехал. Аудюха не новая, да у меня и такой нет. Кроссовки бы поменять на ботинки новые, да денег нет. Работу бы, хоть какую, по специальности, главное. Приоделся бы, матери б помог. Вот счастье было бы.

***

- Да вы чё, охренели что ли? Я, <нецензурное обозначение женщины распутного поведения>, за вас это должен решать? Что? Да меня не ебёт! Решайте!
Отключаюсь. Вот суки, я, когда простым манагером был, сам подобные вещи решал. Развели детский сад, <нецензурное обозначение женщины распутного поведения>, чуть что – заму генерального звонить. Пиздец.
Сажусь в свой мурано, звоню матери.
- Ну что, мам, поехали твою новую квартиру смотреть? Ага, сейчас подъеду, спускайся.
Завожу машину, а сам думаю, как устал. Как все до черту опротивело. Надоело. Заебло. Пустота какая-то. Работа-пьянки. Одиночество. Влюбиться бы. Семью создать. Уют, тепло. Вот счастье было бы.

***

- Сегодня сибиряков надо встретить, накормить, устроить, в баню сводить. Программа стандартная, Миш.
- Саныч, я… Черт, не могу я сегодня. Пусть Кияшко встретит, растет парень, думаю, сам справится.
- Кияшко? Не завалит? Ну, пусть Кияшко. А ты чего довольный такой? Влюбился что ли?
Чувствую, как по лицу расплывается тупая и глупая улыбка.
- Ага, влюбился.
Саныч хмыкает.
- Хорошо, Миш, приятного вечера.
Срываюсь. Успеть бы забрать кольцо, и цветы… Цветы не забыть! Хоть бы согласилась. Хоть бы. Вот счастье было бы.

***

Лежу, смотрю телевизор. Она запрыгивает на меня, смотрит так загадочно. «Что такое?», - думаю.
- Миш! – голос срывается и становится совсем тихим. – Я беременна.
- Что? Аааааа-аааа!
«Аааааа-ааааа! Дурак!» - орет она вместе со мной, когда я, обняв, заваливаю её на спину. Целую.
Я буду отцом! Родился бы сын, и я стал бы самым счастливым человеком на Земле.

***

В кроватке разрывается от крика сын. Она сидит, сука, болтает по телефону.
- Успокой сына, - говорю.
Негодующе сверкнула глазами, «я перезвоню» в трубку. Недовольна. Ленивая тварь. Бросить бы нахуй, да сын. Как я раньше не замечал? Истеричная лживая ленивая сука. Сутками сидит в чатах каких-то, на сайтах знакомств. Запаролила все, пиздец Штирлиц нах. Тупая <нецензурное обозначение женского полового органа> – ярая поклонница Димы Билана. Уйти бы. Вот было бы охуенно.

***

Кияшко, сука последняя, таки подсидел. Да все на откатах сидят в этой гребанной компании, я один что ли? Уебок, <нецензурное обозначение женщины распутного поведения>. Саныч еще, <нецензурное обозначение женщины распутного поведения>, безгрешный наш:
- Миша, не будешь ты больше работать ни в этой, ни в любой другой подобной компании, понял, мразь? Это я тебе обещаю.
Я и недели не просидел без работы, как жена подала на развод. Квартиру банк забрал, в кредит бралась. <нецензурное обозначение мужского полового органа> знает, че дальше делать.
Счастлив ли я? Конечно. Я понял, что быть счастливым нетрудно.
Сохранить то, что есть, немного сложнее.

© Юник

[Бисёдзя]

пока первое прочла...трогательно так...жизней круг ...а мужики опять козлы

[NIKE-NIKE]

а мужики опять козлы

а я вот сделал вывод что бабы и не переставали быть дурами...

[Лёлёка]

- Бабушка-а-а-а… - Я заревела в голос, не стесняясь, - Бабушка-а-а, за что он так?
- Не плачь, не надо… Всё в жизни бывает. Все проходит. У тебя ребёночек растёт

расплакться заставил...

[S.T.A.L.K.E.R]

ИСТЕРИКАААААА

Существуют три разновидности секса: биологический, сакральный и социальный или блядство, как таковое. (Авессалом Подводный)


- Привет! Танцуешь?– сквозь ритмично двигающуюся толпу ко мне подобрался розовощекий ребенок. Лет восемнадцати. Я скромно потупила глаза… и неожиданно возрадовалась: его плотно сидящие брюки пикантно обтягивали <нецензурное обозначение мужского полового органа> весьма недетского размера.
- Привет. Нет, бля, галошами торгую.
Это я подумала.
- Танцую, красавчик. Нравится? – это я сказала вслух. И тут же сделала пару эротичных па тазобедренным суставом в его сторону, обворожительно улыбаясь. Столь нехитрым способом я давала понять, что зажигать предпочла бы в его крепких мужских объятиях, на шелковых простынях, при свечах, под хрипящую пластинку Леонарда Коэна.
Мальчик уставился на меня, будто бы что-то просчитывая. Стесняется что ли. Блин, ну как еще намекнуть-то. Под его взглядом я и так уже выпятила все, что можно, и втянула все остальное.
Наконец он удовлетворенно кивнул:
- А не хочешь ли ты покинуть это заведение и станцевать приватно только для меня?
- Да! Да! Хочу! Еб-ля! Еб-ля!
Это я опять подумала-проскандировала. На самом деле буркнув: «можно, чо уж там», я присмотрелась к объекту предполагаемой страсти.
Объект был белобрыс, гибок и юн. Глазастенький. Лопоухий слегка, ну да мне с его ушей воду не пить. Или как оно там… в народе говориться.

Ключ стучал, не попадая в замочную скважину. Аккомпанементом стучали зубы – и совершенно их не сводит, когда такое дикое желание.
Я втянула парнишку за рукав в квартиру. В нетерпении попыталась стянуть с него рубашку прямо в коридоре.
Его флегматичная ушастая рожица смотрела куда-то… вдаль что ли.
- Подожди, я не могу так… сразу.
Он не может. ОН не может??? А я могу, значит? И что я теперь с ним должна делать?
- Конечно, конечно. Пойдем в комнату.
В спальне я включила свет, обаяние и музыкальный центр.
- Я приполз до-мой, звоню в зво-нок. Плюю, ша-таюсь, насквозь про-мок. А ты мне из-за двери: А ЭТО БЛЯ КТО?! А я ответил: ТВОЙ <нецензурное обозначение мужского полового органа> В ПАЛЬТО! УАУУУ!!! – Шнур неожиданно стал форсировать события.
Пришлось резко нажать кнопку. Неудобно как-то получилось… с Коэном.

- Не надо музыки. Иди ко мне, моя красавица.
Влекущий голос. Манящий взгляд. И куда только делась его флегматичность.
- Ты познаешь со мной искусство любви. Я наполню тебя чувственностью, достойной Кали.
Кали, Кали… Что-то знакомое. Но зря он так. По-ненашенски. Пьяная безбашенность стала выветриваться с пузырьками шампанского.
- Кали?
- О да! Богиня – вдохновительница удовольствий. Преклоняюсь перед ней, ибо я йог и последователь Ватсьяяны.
Ёпт… Лежание на гвоздях, танцы на раскаленных углях, хождение по стеклам, да? Это все досталось мне? Вечер перестал казаться томным. Последний пузырек разочарования лопнул прямо в носу. Я чихнула и настороженно пригляделась к йогу: он тем временем успел аккуратно разложить свою одежду на стуле и присел на кровать. Безмятежный мальчик с мятежно стоящим членом.
- Иди ко мне, моя красавица, я расплету тебе волосы. В них сексуальная энергия Вселенной. Ты почувствуешь себя желанной.
Не, вроде не страшно пока. Псих, ну и что. Я бы, конечно, лучше минет сделала, ну да ладно. Пожалуй, расслаблюсь и получу удовольствие.
Присела рядом и откинула волосы. И мгновенно начала возбуждаться от его прикосновений, от близости горячего тела, от его члена, пульсирующего сзади. Мальчик медленно перебирал мои пряди одной рукой. Вторая легла на грудь. Аккуратно притрагиваясь к блузке, почти благоговейно, осторожно пробрался под лифчик, коснулся вмиг затвердевшего соска. Поглаживая его и немножко пощипывая, он довел меня почти до оргазма. Я знаю, что грудь в этот момент покрылась красными пятнами - так можно определить, что я готова. Я начала постанывать. Готова…

- Грудь – это молочные протоки, окруженные жировой тканью.
Я дернулась и вздохнула поглубже. Меня затошнило. Нет, я знаю, из «чего же – из чего же сделаны наши девчонки», но зачем об этом в такой момент? Я не успела ничего сказать, как он добавил:
- Для меня это символ твоего изобилия и сексуальности.
Нет, он просто ненормален. Но сдаваться я не собиралась.
- Да? А не могли бы мы заняться сразу чем-нибудь без прелюдии? Без лишних, так сказать, слов, а?
- Ты действительно этого хочешь? – мне показалось, что он вздохнул. – Хорошо, давай я поищу твое зернышко.
Я поперхнулась.
- Что? Что ты хочешь у меня поискать, птенчик?
- Твое зернышко. Твой клитор. Твое средоточие женственности.
- А зачем его искать? Он вроде и не прятался. - Я решила пойти ва-банк и выяснить все до конца. Чтобы быть готовой. Насколько это возможно. – А чем мы еще сегодня займемся?
Мальчик слегка покраснел:
- Еще я бы хотел разрезать твою дыню.
- Нет у меня дыни, ты чего?
- Как же нет? А это что? Крепенькая, упругая, наливная дынька, – мой, пока еще несостоявшийся любовник, ловко ущипнул меня за зад.
- Нет там ничего наливного. Не сезон! Руки прочь от бахчевых культур! – я шлепнула его по рукам. И задумалась. Неужели я упущу эту белобрысую молодость из-за каких-то предрассудков?
Похоже, он понял все сам.
- Давай просто займемся сексом. Какую позу ты предпочитаешь? Может быть раджастахан?
Угрожающе звучит. На всякий случай мотнула головой:
- Нет.
- А изгибалась ли ты когда-нибудь в интимной позе Антилопы, моя королева?
- Нет уж. Давай без этого автопробега по бездорожью и разгильдяйству.
Он почти сдался:
- А знакома ли тебе поза Кормление павлина?
Тут уже сдалась я:
- Да, йопт, давай покормим пташку. Только ты обрисуй картинку, чтобы я твою кормушку ненароком не испортила.
Блондинчик резво стянул с меня остатки одежды.
- Та-а-ак, теперь хорошо. Для начала возьми мой лингам.
Я уставилась на обнаженного мачо в поисках лингама. Единственное за что я могла его взять – был <нецензурное обозначение мужского полового органа>. Я ухватилась за него - как за спасательный круг - обеими руками и вопросительно взглянула в глаза.
- О да! Молодец, крошка. А теперь сядь ко мне на колено, раскрой свою йони, отклонись назад, одной рукой упрись, правую ногу положи мне на бедро, левую подогни под себя, таз чуть-чуть вперед и вверх, голову в сторону, плечи неподвижно, поясницу расслабь…
Подчиняясь его разъяснениям, я наконец-то приняла нужную позу – а вернее,
послушно раскорячилась на кровати. Он помог мне приподняться и резко насадил на себя. Я сжала бедра и начала двигаться.

-Ааааа! Даааа! - стонала я, насаживаясь на лингам всей своей истекающей йоней. – Быстрее, еще быстрее! Еще!
От возбуждения у меня полились слезы. Я рыдала, вцепившись одной рукой в его плечо, другой упираясь в одеяло.
- Сильней! Хочу! Ещооооооо!
И тут что-то хрустнуло. У меня.

- Ооо! Я слышу, открывается нижняя чакра! О, муладхара, втяни мою энергию! – он насел на меня еще сильнее.
Я хрюкнула и завопила:
- Ааааааааааааааааа! Слезь с меня! Иначе ты останешься без своей собственной мулад…чтоб ее… хары, если она у тебя есть!

Мы расцепились, и я рухнула на подушки. Мизинец на левой руке моментально посинел и распух. Вечер действительно перестал быть томным и подошел к своему нелогичному концу.

- Жалко, что я не успел тебе показать все прелести тантрического секса, - сказал мне мой друг на прощанье. Это было бы незабываемо!
- Да куда уж незабываемей. – Я обессилено закрыла за гостем дверь, и пошла за очередной порцией льда и первой порцией виски.

С тех пор, в дождливую погоду, я всегда чувствую, как энергия кундалини восходит от самой нижней чакры до моего ноющего мизинца.
И никогда не называю <нецензурное обозначение мужского полового органа> лингамом. Не по-людски это.

© Myxomatosis

[NIKE-NIKE]

На станции московского метро у колонны лежит(!!!) девчонка лет 18-и ревёт в голос, да так, что в каждом углу станции слышно. В конце концов подошёл милиционер, на рёв подтянулись любопытные. Начали спрашивать. Девочка-студентка московского ВУЗа, никогда в жизни не была в метро. В школу и в институт её возит персональная машина, с персональным водителем и личным охранником. А в тот злопулочный день однокашники пригласили её куда-то и она, отпустив машину, поехала с ними на метро, но в переходе между ветками от друзей отстала .

В незнакомой обстановке она растерялась, все куда-то снуют, как отсюда выйти и куда идти она не знает. И с ней приключилась истерика. Народ с милиционером успокаивали её как могли.

Очевидец отметил, что девочка на вид нормальная, на гламурную дуру не похожа, очень долго всем говорила спасибо.

Теперь я понимаю, что могли чувствовать "эксплуататоры" в России после Октябрьской Революции. Некоторые, наверное, где хлеб-то продаётся не знали.

[S.T.A.L.K.E.R]

Бидон

- Слушай, а вот был у нас друг один. Митюней его звали. Помнишь? – я достал из ведра с водой и протянул Вовчанге еще одну банку пива.
- Как не помнить, – Вовчанга взял банку и снова растянулся на нагретой гаражной крыше, - Замечательно помню старика. Занял у меня в четверг лопату и выбыл из зоны доступа.
- Ту лопату, что с дензнаками? – не верил я в вовчангову доверчивость.
- Да не, - отмахнулся тот. - Штыковую, с долгим череном.
- Ну и что он там роет? Окоп от немца? Свёклу сажает? Кабачок шинкует?
- Лишь бы не носил на ней ничего. Волнуюсь я. Ехать на дом надо, узнавать. – Вовчанга поднатужился и сжал пустую банку.
- В прошлый раз она нас чуть с лестницы не спустила, когда мы чучело Митюни домой доставили, помнишь? – я снял набалдашник с трубы вентиляции заклятого гаражного соседа и вылил в неё воду из ведра.

- Ага. Забавно было. Табуреты жёсткие у них. Ребра до сих пор помнят. – Вовчанга подошёл к трубе и добавил сколько смог от себя. - Ладно, поехали.
Митюнина жена нас встретила приветливым взглядом из-под бровей.
- Вы, – отрезала она сходу.
- Отнюдь, – парировал Вовчанга, – Мы чисты. Где он?
- Так вы что, не поехали? Странно.
- Скажи куда – и мчим тотчас.
- Да эту эльфическую деревню строить, не держи её моча.
Оказалось, в жизненное течение Митюни снова ловким глистом вполз кум. Вполз, и увлёк нашего друга за собой, на ежегодный шабаш эльфов, гномов и прочих асоциальных карликов. Шабаш происходил где-то в лесу, и кум, известный в тех кругах как эльф Эолитр, заведовал там подземным замком, который и должен был построить собственноручно. Для собственноручного копания замка-землянки и был приглашён на лесную прогулку Митюня с нехитрым вовчанговым шанцевым инструментом. Вдвоём они и выехали в пресловутую чащу. И вот уже четвёртый день денно и нощно рыли неподатливую лесную землю, расширяя и обустраивая блиндаж.
- Ты женским сердцем чувствуешь, что копают? – недоверчиво сощурился я.
- Ну почему же. Каждый день выходит на связь с сосны.
- Откуда?!
- С сосны. Дерево хвоистое. Там связь плохая, вот и лезут на высоту. Но чу! Как раз звонит!
- Дай я! – Вовчанга нежно оторвал телефон от женщины и припал к нему.
- Это я, Митюня. Выкладывай. Так. Так. Как ехать к вам туда? Угу. Так. Идти сколько? Угу. Взять? Есть у вас? Ну ладно. Давай.
И дал отбой.
- Поезжайте, юноши! – в глазах Митюниной жены блеснули капли. Из глубин квартиры выбежал ребёнок и повис на мамкиных юбках, - Поезжайте, и привезите нашего папку домой. Компания вы конечно порочная, но всё лучше, чем этот куманёк его, моль колодезный.
И мы поехали. Взяли, перелили в лёгкую тару и поехали.

Ехали на автобусе с забавными дачниками, у одного из которых Вовчанга купил за семнадцать рублей лопату да тут же другому за двадцать восемь и продал. Потом километра три топали через лес и наконец пришли. Сквозь растительность тут и там неслись пучеглазые юнцы с луками, мечами и пивными бутылками. Сильно пахло гномами.
Расспрос встречных партизан вывел нас на лесную поляну. Там, возле затухшего кострища, расправила бока зелёная палатка. Подле палатки, положив голову на обугленное полено, с достоинством возлежал Митюня. Он был сильно нетрезв.
- Так, стало быть, – я присел возле трутня, – Землянку в поте лица копаете?
- М-м-и-а! – Митюня радостно махнул одной рукой куда-то в сторону, другой сделал широкий приглашающий жест и немедленно захрапел.
- Ишь как обрадовался, – Вовчанга потыкал прутикам тело – Не иначе как признал.
В той стороне, куда дёрнул конечностью Митюня, мы и увидели искомый подземный замок. Оный предстал в виде прямоугольного, метр на два, шалаша из веток, под которым сантиметров на тридцать был вынут грунт. В шалаше сидел кум, тоже созревший как слива, и бойко барыжил спиртным, отпуская его подходящим меченосцам в пластиковой таре. Мы приблизились.
- Замок значит, - Вовчанга легонько пошатал строение – Подземный, не так его, дворец.
- Глубоко зарылись, - похвалил я копцов – Бункер целый воздвигли. Можно залезть и ядерную войну ждать.
Из шалаша протянулись две цепкие руки с полупустыми стаканами. Не без труда отделив тару от кумовьих пальцев, мы с Вовчангой единовременно выдохнули и впитали истинно эльфийский эликсир, где-то по сто каждый.
- Приветствую вас в моём замке, о путники! – торжественно проблеял Эолитр и выпал передней частью тела из шалаша на траву. Из этой непринужденной позиции он и протянул нам клешню для братских приветствий.
- Слушай, а как Митюня такой изнеженный на сосну залазит? – Вовчанга перевёл взгляд с дерева на тушу друга – Он же лежит с трудом, того и гляди упадёт.
- А он до обеда на связь выходит, - прояснил этот момент кум – Покуда ещё ноги с руками не путает. А уж к вечеру притяжение земное на него наваливается, и лежит он, недвижимый, в мавзолей играет.
Кум втянулся назад в шалаш и продолжил продажу контрафакта несовершеннолетним, а мы с Вовчангой попытались вступить с этими необычными людьми в контакт. Который вскоре и был обретён на почве музыки. После, как пишут в протоколах, совместного распития напитков и распевания старинных средиземных песен про Тундру и Железную Дорогу, Телогреечку и Владимирский Централ, настало полное единение душ людей, эльфов и магов. Вовчанга вошёл в раж и станцевал как мог моряцкий танец «Яблочко». Я порвал рубаху на чужой груди и заявил о непреклонном намерении обучаться магии, а особенно магии с картами. Растроганный моими словами, засаленный щетинистый волшебник надел мне на шею специальный амулет, хранящий от похмелья, цунами и венерических заболеваний. А Вовчанге подарил пачку димедрола.
Ничто не могло оборвать этой нашей лесной идиллии. Кроме Вовчанги. Наш свиной паштет, напитав тело жидкими фракциями, решил блеснуть удалью своей молодецкой, и затребовал у какого-то лилового следопыта лук, пострелять в дерево. Зазвенела тетива, и тупая эльфийская стрела, уйдя метров на семь мимо цели, скрылась в кустарнике.
- А-а-а!!! – донёсся оттуда рёв. Кусты затряслись и тревожная чёрная птица быстро полетела в сторону кладбища.
- Кабана поднял! – довольно завизжал Вовчанга – Матёрый, эко вон орёт. Бегите, парни, добивайте его мечами!
- Убью суку! – снова заорал кабан и вышел из кустов, на ходу надевая штаны и поминая эльфийскую матерь.
- Гном-оборотень! – зашипел Вовчанга – Мочи его, ребята, не то перекусает всех и утащит в ад!
- За Рохан! – издал я боевой клич, - Вперёд, эльфы-самцы, за Казахстан!
Но не побежал. Зато вся остальная орава весело, с писками и визгами, поскакала убивать недосравшего гнома деревянными палками. Гном обстановку оценил и сноровисто скрылся по старым следам в чаще. Зашумела в лесу братоубийственная война.
Мы же вернулись к шалашу, где, свистя неустановленным местом, валялось тело кума.
- Поздно уже, - я пошарил в шалаше и вытянул небольшую бутылочку, - Нет нам пути через лес. Орки кругом и проходимцы. Тут ночевать станем.
- А что, тут неплохо, – Вовчанга лёг на землю недалеко от Митюни, - Воздух нынче свеж и листы лопуха обширны и мягки. К тому же друг наш похоже одеревенел до самого утра.
Мы расположились в произвольных позах под звёздным небом, впрыснули в системы по стакану эликсира и забылись.
Ночь пронеслась стремительно, как автомобиль девятка на жёлтый свет. Осадки не состоялись. Комары на нас с Вовчангой садиться побаивались, а на Митюню – откровенно брезговали. Так и минула, уйдя на запад, тьма, и погасли искры звёзд, и уже заворочался на полатях первый крестьянин, когда хрусталь лесной тишины разбил нечеловеческий визг кума:
- Бухло вынесли-и-и!!! А-а-а-ы-а!!!
Повскакивав с мест, и даже не совершив утреннего туалета, мы бросились ко дворцу.
Эолитр был безутешен. Он катался по шалашу, пытался рвать на груди волосы и грыз в отчаянии прутья стен. Слёзы прыскали в разные стороны. Бидона с эликсиром в шалаше не было.
- Ты же с ним в обнимку спал, как Владимир Ильич с Надеждой Константиновной – недоумевал Митюня – Как могла произойти такая конфузия?
Кум горестно обхватил голову руками и ушёл в свои глубины, изредка подавая тихий продолговатый писк.
- Следов особых нет, – я обошёл дворец, – Несли на руках. А это о чём говорит?
- Здоровые детины, – тревожно огляделся Вовчанга, – Там с вечера килограмм на сорок жижи плескалось.
- Или отхлебнули половину тут, а уж остатки унесли во мглу, – Митюня задумчиво чесал лицо, – Но таких людей на весь лес четверо, и мы все четверо спали.
- Месть гномов? – я прищурил на Вовчангу глаз. Тот порозовел.
Митюня втянул ноздрями воздух, поморгал немного и выдохнул:
- Непохоже. Нету в атмосфере, понимаешь, говняной ноты. Не гномы выходит.
- Слушай, а крылатые у вас тут есть? – Вовчанга всмотрелся из-под ладони в чистое лесное небо– Летающие всякие умники, типа Бэтмена или Икара какого, есть у вас? Может, с воздуха сработали?
- Ты совсем уже, - Митюня постучал себе в голову, - Нету тут никаких летающих. Ни ангелов пернатых, ни пегасов копытных, ни карлсонов винтомоторных. И подводных, с жабрами и в ластах, нет. И подземных тоже нет ни одного. Мы тут не в сказке. Юные бездельники есть, полудурков изрядно, алкоголики практически все. А летающих нет. И Бабы Яги нет, Вовчанга. И Деда Мороза тоже не бывает.
- Про Деда Мороза ты зря, - я оборвал друга, - Он не готов сейчас к этому.
Вовчанга пошевелил лицом, почесал вокруг ушей и заключил:
- Ну ладно, пойдёмте наломаем дубин и двинемся в лес, поищем нашу пропажу. Бидон не Ломоносов, далеко уйти не мог.
- Разделимся? – Миюня огляделся – С нашей полянки две тропинки уходят. Одна к лагерю малолетних, другая в чащобу куда-то. Куда ведёт не знаю, оттуда никто не приходил пока.
- Ну, эльфы на хищение пойти не могли, - рассудил я, - Они все как один дрыщеватой наружности. Надорвались бы с бачком этим, валялись бы тут и там по лесу в неестественных позах. Пойдёмте, конкистадоры, по неизведанному пути. Эолитр, ты с нами?
Из шалаша донёсся жалостливый скрип, переходящий в шмыгание и глухие рыдания.
- Понятно, - я повернулся к друзьям, – Потерпевший переживает, потерпевший грустит. Оставим же его с болью наедине.
Мы углубились по тропе в лес. Держались вместе и начеку. Лес темнел. Каркали птицы. Молчали животные. Червяки и насекомые тоже не особо балагурили. Растения настороженно качали своими листьями. Травы торчали из земли вверх. Всё это было весьма и весьма подозрительно.
Но что это? Вовчанга замер на тропе, будто бы его в эту тропу вкопали. Ноздри следопыта чутко колыхались, взгляд рыскал по зелёным насаждениям.
- Там! – Вовчанга направил чуть кривой перст в сторону кустовых зарослей, - Там кто-то есть. Кто-то живой и обильно пьющий. Скорее всего примат. Перегар уж больно едкий.
Мы резво обежали заросли и действительно, сразу же узрели примата. Примат сидел, прислонённый к юной ольхе, и дремал. Однако, заслышав наш крадущийся топот, он раскрыл как смог один из глаз и засипел:
- А, пожаловали. Истоптали весь лес, гитлеры, так мало им! И меня им подавай! Не отдам я одеяло. Не отдам! Смотреть за вещами надо было!
- Нам твоё бельё ни к чему, - Митюня потыкал ногу примата палкой, - Куда бидон наш дел? Кто твои подельники? Совесть ваша где?
- Ты кто вообще, по ориентации-то? – встрял Вовчанга, - Гном? Потомственный колдун? Эльф?
- Эльф, - согласно мотнул головой примат, - Семнадцать лет по зонам эльф. Летом вот в лесу эльф. Зимой по теплотрассам гном. Бидона не брал. На кой хер мне в лесу бидон, тут и под кустами можно.
- А скажи, эльф, - я присел рядом с ним, - Может, тут кто-то ночью с той ёмкотью шастал? С синей такой, пузатой? Вспоминай, Маугли, очень надо.
И потянул из рюкзака тёплую банку пива.
Эльф обнял её взглядом и тяжело сглотнул.
Я поддел пальцем ключ на банке и потянул медленно вверх. Банка пшикнула. Эльф вздрогнул и залопотал:
- Самого бидона не видел, фантазировать не стану. Но вот живут тут на берегу озера двое подозрительных. На кащеев похожие. Вот эти могли. Этим я не верю. Там они, - он, не отрывая глаз от банки, махнул рукой.
- Понятно, - я поставил банку в траву, - Пошли дальше, друзья. А ты, маугли, бди зорко. Спрошу с тебя.
Тропа повела нас дальше, кружа и петляя кругами и петлями. Два раза мы видели ужа и один раз дятла. Видели даже белку, над чем долго смеялись, но только бидона мы не встретили.
Но вот тропа прекратилась и перед нами раскинулось озерцо, размером примерно как двести – двести десять столов для пинг-понга. На берегу его, около линялой палатки, сидели двое. На вид, как и предупреждал Маугли, чистые кащеи. Лысые как фисташка и тощие как обрезная доска, они расселись по-турецки и бездельничали, сложив передние конечности на колени задних. А что же, вы спросите, валялось неподалёку от них на боку, с открученной крышкой? А неподалеку от них, с открученной крышкой, валялся кумий бидон.
- А не лопнут ли ваши лица?! – сходу перешёл в атаку Вовчанга, - Недельный запас на нет свели! Рот не болит, столько пить?
Кащеи поднялись и повернулись к нам, осветив нас своими гадскими блаженными улыбками.
- Мы не пьём хмельного, брат, - запел сахарным голосом тот, что поплюгавее, - Хмель несёт скверну и дурные мысли.
- Дурманное питье испортило дух леса, - подхватил второй, наиболее лысый, - Люди озлобились, потеряли тягу к светлому. Вот мы с братом и избавили лес от напасти.
- Нет, - Вовчанга с болью в голосе, глазах и всём прочем теле повернулся к бидону, - Не могли. Нельзя этого. Нет.
- Слили, - Митюня сурово смотрел на воду озера, в который молчаливыми свидетелями свершённого преступления плавали кверху брюхами караси, - Убью.
- Да уж, - я перехватил палку поудобнее, - Держать вам ответ, козлы плешивые, за эликсир изведённый да катастрофу экологическую.
- Растерзаю, - Вовчанга медленно поднял свою дубину, - На дрын надену.
Мы медленно пошли на кащеев.
***

- Надо было сразу их замесить, без вводной части, - Митюня потёр ногу. Нога его сильно беспокоила.
- Да кто ж знал, что они такие джекичаны, - Вовчанга смотрел в окно. В другие стороны он смотреть не мог, потому что шея его тоже болела и голова поворачивалась с трудом.
- Хорошо ещё, что я вовремя предложил бежать, - я полулежал на сиденье рейсового автобуса, - Ушли, пока ещё бежать могли без костылей. Да ещё тару куму вернули, тоже удача.
Я повернулся и посмотрел в хвост автобуса, где в последнем ряду сидел Эолитр с бидоном на коленях. Кум бережно гладил его по синему боку и что-то нежно тихо шептал.
Лес таял за поцарапанным пыльным стеклом.

[S.T.A.L.K.E.R]

Что такое Родина

— Вот, дети, — мерно расхаживала по классу Лидия Ивановна, — скоро закончите школу, мальчики пойдут в армию, девочки выйдут замуж...

— Лидьванна! — отозвался с последней парты Марк Гольштейн.

— А зачем в армию?

— Что значит, зачем? — растерялась учительница. — Родину защищать!

— А что значит — Родина? — не унимался Марк.

— Родина? Ну как же, что занчит... Это ... место, где ты родился!

— Значит я буду защищать Китай?

— Почему Китай!

— Я там родился.

— Нет, же, Родина — это не только то место, где ты родился, но где вырос...

— Ну так я там и рос! Целых пять лет!

— Пять лет — это слишком мало для понятия родины... ты же не говоришь по-китайски, не живешь традициями Востока...

— Нет, я по-китайски не говорю, я говорю по-русски, по-английски, немного по-французски...

— Значит Китай — не твоя родина. Твоя родина там, где родились так же твои предки...

— Мой отец родился в Петербурге, а мама в Кишеневе... Значит я буду защищать Россию и Молдову?

— Нет, ты будешь защищать ту страну, в которой прошло твое детсво, твои лучшие воспоминания...

— Алжир, мы там жили, пока мне не исполнилось 11 лет, у меня замечательные воспоминания об это стране!

— Нет.. не Алжир! Защищать страну, близкую по духу и вероисповеданию...

— Ммм.. ну поскольку я еврей, неужели защищать буду Израиль... Лидьванна! А как я буду защищать Израиль, неся службу в белорусской армии?

Очки Лидии Ивановны с кончика носа плавно перемещались все выше и выше, пока не оказались и вовсе на лбу. Класс с интересом наблюдал за происходящим. Марик прекрасно умел срывать уроки.

— Марик, — неуверенно сказала Лидия Ивановна. — Ты в белорусской армии будешь защищать Беларусь...

— Но если она мне совсем не родина! Что я там буду делать? Получается, что у меня совсем нет родины! А раз мне нечего защищать, значит в армию можно не ходить?

— В армию обязательно нужно ходить...

— Зачем?

— Чтобы стать настоящим мужчиной! — уверенности в голосе учительницы с каждым вопросом ученика становилось все меньше и меньше.

— Лидия Ивановна! Но ведь, чтобы стать настоящим мужчиной, нужна не армия!

— Что же? , — спросила она на свою беду.

— Ну вы столько лет живете, а как будто не знаете! Конечно же женщина!

Класс взорвался дружным хохотом. Лидия Ивановна побледнела. Трудно находить аргументы для подобных, пусть и логичных, заявлений. Она хотела попросить Марика пригласить к ней его родителей, но в данный момент забыла все слова. Спасительный звонок на перемену вывел ее из оцепения. Старшеклассники тут же загалдели, зашумели и разбежались.


Лидия Ивановна, как могла, побежала в учительскую. Бросив на стол журнал, она упала в кресло и разрыдалась... Она, заслуженный педагог с 40-летним стажем, не может объяснить 15-летнему сопляку с китайско-африканским прошлым, где у него Родина. Потому что в юные годы Лидии Ивановны Родина была одна — Советский Союз, и настолько она была необъятна, что можно было объездить полмира, но при этом не выехать за границы родины... И казахи, и прибалты, и евреи, и чукчи... у всех была одна единственная Родина, и всем это было понятно... А теперь? Три часа на машине — и все! Нет Родины! Кугом одна сплошная заграница...

***

Следующим уроком была геометрия. Молодой учитель зашел в класс после звонка на урок.

— Сергей Михайлович! А зачем нужно идти в армию, если у тебя нет родины? — задал вопрос Марк.

— Марик, у тебя нету Родины?

— Нету...

— Как так?

— Понимаете, родился я в Китае, где прожил до 5 лет, потом мы с родителями переехали в Алжир, потом мне исполнилось 11 лет, и мы переехали в Беларусь.

— Очень хорошо, а сюда вы как попали?

— А тут бабушка...

— Марик! Так значит у тебя как минимум 3 родины!

— Ну раз на то пошло — значит 4! Я еще и еврей!

— Прекрасно! Значит тебя в армию заберут самого первого!

— Не хочу...

— Тогда к доске шагом марш! Доказываем теорему трехперпендикуляров! — Сергей Михайлович обвел глазами класс.

— Ну что, бойцы, у кого еще нет Родины?


После уроков в учительской было шумно. В свете провокаций со стороны учеников на тему «Что такое Родина», учителя искали определение «родины» как таковой и методах ее объяснения современным ученикам.


— Согласно общепринятому определению, Родина, отечество, отчизна, страна, в которой человек родился; исторически принадлежащая данному народу территория с её природой, населением, общественным и государственным строем, особенностями языка, культуры, опыта и нравов... — зачитывал официальный текст директор.

— А детям это как объяснить? — галдели учителя.

— У нас и негритята есть, и китайцы... — поддакивали завучи.

Дверь учительской распахнулась. С ведром и мокрой тряпкой небрежно завалилась Никифоровна — уборщица.

— Чаво ета вы тута расшумелися? Мне тута убирть нада! — грозно возмутилась Никифоровна.

— А мы тут решаем... что такое Родина... — робко промямлил директор. Всегда строгий и безапеляционный, он робел лишь в присутсвии проверки из РОНО и Никифоровны.

— Делать вот вам нехрен, — забурчала уборщица, — Родину они решают... А чо тут решать? Чо тут непанятнава? Родина — эта кагда и выпить есть с кем, и закусить, и пагаварыть за жизнь и на пенсию не страшна!

— На пенсию не страшно... — хором повторили учителя. На том и порешили.

***

— Пап! А че такое Родина?

— Сын, Родина, это такое место, куда ты весгда можешь вернуться, и где тебе будут рады...

— Па! А ты это здорово придумал!

***

— Итак, сегодняшний урок будет посвящен определению Родины! — Лидия Ивановна сияла. Она, как ей казалось, знала все возможные определения, и даже чувствовала себя способной объяснить это ученикам.

Последовали скучные определения, и как резюме, чтобы донести до умов и сердец щкольников, Лидия Ивановна выдала:

— Дети! Родина — это место, где хочется выйти на пенсию и достойно встретить старость!

— Судя по всему, вы, Лидия Ивановна, живете не на Родине!

— Да что вы такое говорите! Нам по 15 лет, мы еще школу не закончили, а вы — пенсия и старость!

— Мы не хотим на пенсию!

Лидия Ивановна побагровела.

— Тихо! — взвизгнула она. — Кто тут у нас самый умный? — Учительница плавно переходила на ультразвук.

— Я! — Гордо отозвался Марк.

— Ну-ка, расскажи всем, что такое РОДИНА! — она была уверена, что Марк не ответит, он не слушал ее сегодня...

— Это такое место, знаете... куда всегда можно вернуться! Из любого места! — Парировал ученик.

— Круто! — все загалдели. — Вернуться откуда-нибудь — это гораздо интереснее, чем на пенсию!

Класс расшумелся.

Лидия Ивановна тихонько опустилась на стул и впервые задумалась о том, чтобы действительно уехать на Родину. То есть выйти на пенсию.

© vlembik

[S.T.A.L.K.E.R]

Рекомендации гостям из столицы

Несколько простых приемов для жителей мегаполисов приехавших в глубинку.

Забудьте про свой СКАНДАЛИЗМ.
Если в супермаркете на шампурах нет цены, не орите на весь магазин, заблокировав огромную очередь, и не требуйте директора. Спокойно положите их и доезжайте до рынка, здесь рядом.
Если в кафе чай не слишком горяч, не пейте его, здесь он копейки. Ваш скандализм здесь никто не оценит и будут смотреть как на идиотов, как посетители так и обслуга.
Используйте нашу ТЕРМИНОЛОГИЮ.
Я понимаю, что избегать слова типа логистика, трейдинг, офшор, индивидуум, пирсинг, петтинг и др. в современной жизни сложно и вас все равно поймут, но за своего уже не прокатите. Просто послушайте, хотя мы знаем, что вам это очень сложно.

Забудьте про свою ВАЖНОСТЬ. У нас здесь все равны. И если мест в ресторане нет, то они и не появятся, даже если вы посол в США. Лучше найдите знакомых, знающих охранника. Здесь кстати, важно знать не директора, а грузчика, который и решит все вопросы.
Спокойнее к ЦЕНАМ. Если они вас удивляют, не стоит декларировать на весь ресторан:" из чего они это делают, если горячее второе блюдо стоит 60 рублей?" У нас такие цены! Дороже местные есть не будут, как и пиво за сто рублей - нонсенс. Хотя есть специальные супер-пупер места, в которые мы ходим только постебаться, вот там вы себя почувствуете дома! Вход на дискотеку со стриптизом максимум 120 рублей! Это для нас нормально!
Здесь нужно быть ЧЕСТНЫМИ. Если продавщица передала вам сдачу, ее принято возвращать даже если приходится пройти квартал назад. Как и наоборот, если вы забыли пакет с продуктами, продавец вас догонит в дверях. Это не исключение, это правило во всех магазинах, хотя везде есть единицы нечистых на руку. Если выяснится, что вы не следуете правилу, потеряете все уважение!
Не рисуйтесь, что вы ЧИТАЕТЕ всякую ФИГНЮ.
"Мураками - наше все", здесь не катит. Мы гораздо практичнее, и образованность хороша, но гордиться ею здесь не принято, философия не о чем не ценится, гораздо престижнее уметь починить дома кран. Поэтому в разговорах принято обсуждать реальность. Журналы "За рулем", "Космо","Оружие","Менс хелс" и пр. гораздо полезнее. В этих разговорах выясняется возможность помочь друг другу, да и просто повеселиться.
Скрывайте ОТСУТСТВИЕ ЧУВСТВА ЮМОРА.
Народ в глубинке веселый и юморной. Так как о нереальности не парится. И проблемы у нас в голове не возникают. Шутить можем по поводу и без. Ярко замечено, что вы не скрываете непонимание шуток. Ну, хотя бы прикиньтесь, улыбнитесь.
НЕ ОБИЖАЙТЕСЬ. Мы не держим зло. Если мы и обиделись друг на друга, то сразу после драки выпьем пива и снова "не разлей вода". Ох, как здесь хочется примеров.
НЕ УВОДИТЕ РАЗГОВОР В СТОРОНУ. Если разговаривали о профессиях, то не стоит перескакивать на личности и обиды, если говорили о жизни в мегаполисе, не перескакивайте на копирайт. Если это, конечно, гармонирует, то ОК, а не " - более умные идут в бизнес. - возможно, но дураком меня называть не нужно бла-бла-бла!"
ВНЕШНИЙ ВИД
О! Это отдельная история! Но постараюсь кратко. У нас все точно наоборот! Женщинам даже за хлебом принято выходить, тщательно накрасившись и на высоких каблуках. Понятно, когда вам до места работы два часа добираться, то не до покраски, но у нас так! Мужчинам же наоборот не нужно быть холеными, как у вас. Даже крутейший бизнесмен с нехилым кошельком баксов ходит в кроссовках, джинсах и свитере. Все чистое дорогое, но вот так. Появление вне работы в во френче нами понято не будет, и возникнут сомнения в вашей сексуальной ориентации.
НЕХВАТКА ВРЕМЕНИ. Для нас такого не существует. Вы много говорите о бешанном ритме вашей жизни. А, на поверку, выходит, что этот бешеный ритм касается только добирания с работы и до дома, бег по переходам и от остановки до метро, шустрое лавирование в пробках. В остальное же время вы пространно за чашечкой рабочего времени часами в курилке можете судачить о нехватке времени, и сутками сидеть в АСЬКЕ. У нас времени море! Движение от работы домой и вообще в любую точку города в любое время суток занимает не более 10 минут и 60 рублей. Или до полуночи 30 минуи и 5 рублей. Поэтому мы развлекаемся практически каждый день. И еще остается масса времени. Все разговоры о нехватке его, ведут только бездельники и лентяи, не попадайте в эту ловушку.
Придется ВСТРЕЧАТЬСЯ с ДРУЗЬЯМИ. У нас это принято делать часто. Даже после работы созвонились и пошли посидеть в парке с пивком, собрались у кого-то в гостях, поехали вместе за город. Я слышал истории, что друзья у вас могут годами не видеться, хотя живут в двух шагах друг от друга. Здесь это не работает!

[S.T.A.L.K.E.R]

Почти Гоголь

Мороз в ту зиму был - ниипаццо. А у железа, на сельской пилораме, - ваще. Кстати, годы были еще генсековские. Тоись разъипайство, как и щаз. Вплане попить на работе. Ну и накрылась одна распиловка медным жопом. Чо делать? Ваську звать. Слесаря-елехтрика, нах... Мужик он рукастый, башковитый. А что нетверез - дак на улице минус 35, ровняем градус беленькой. Под распиловку влез Васек, а она обрадовалась, мля, как зажужжыт: "Васька, ептыть! Ура!"
И кончик носа ему - хуяк! Он на опилки плюх, (носа шматок) и лежит. Васька ево цап, к рылу в нужно место прижал, и ломанул в санчасть сельску. Полтора километра по морозу, итить... Пока доперся, пока фельдщер датый прочухался, - изрядно времени прошло. А нос на место морозцем прихватило, хер отодрать. Попробовали: больно, бля! Чо делать? Опилки смыть, к ебеням, и забинтовать. Замуж Ваську не возьмут, лишняя краса нах не вперлась, а нижний нос в порядке! А что на верхнем шрам буит, на то посрать. И почти не болит уже! На радостях ректификатом ето дело полирнули, и тут же снам пьяным в плен сдались.

На перевязку Васька не пришел: а хули, заживает как на кошке! А чешется - ето хорошо. Правильный нос пьянку за неделю вперед чует. А как пришло время мимо санчасти случайно прогуляцца, сталбыть, Вася и завернул на халявный спирт. Дескать, наливай, не жмись. А хрена те, задаром! Рыло разматывай, ебала глумая! О-о, бляяя!.. Тут полный здец получился. Васька носяру себе как прилепил, так и прибинтовали. Фельдшер - тоже человек, и пьет истово, в хлам. Сбился фокус у светила сельского минздрава. Стоит, блякая, Василий, а дырки носа в потолок нюхают. Как у тюленя, нах... И чо? А ничо: самогон-вино носом не пить. Живет, Васян кажись и шычас.
Одно фигово: под дождем, сука, дыщать через рот надо и в носу сифон продувать, как киту.А че, ребятне нравитца...

[S.T.A.L.K.E.R]

КАРМА

Анна Валерьевна умерла достаточно спокойно. Инсульт произошел во сне, и потому проснулась она уже не у себя в кровати, а в просторной комнате с множеством других людей, как и она, ожидавших увидеть нечто иное. Потолкавшись среди народу и выяснив что к чему и где, Анна Валерьевна протиснулась к большому справочному бюро, которое сначала направило ее обратно в очередь, потом на выход и только с третьего подхода (к вящему удовлетворению Анны Валерьевны, ибо и не таких бюрократов штурмом брали) операционист удосужился пробить ее по базе данных и сообщил:
- Вот распечатка кармы, третий кабинет направо за левым углом – получите комплектацию. Потом подойдете. Следующий.
Анна Валерьевна послушно взяла распечатку, ничего в ней не поняла и проследовала в указанном направлении.
- Карму давайте! – Анна Валерьевна подпрыгнула от неожиданности.
- К-карму?
- А вы можете дать что-то еще? – цинично поинтересовались за стойкой и буквально вырвали из рук Анны Валерьевны распечатку. – Так, карма у вас, скажем прямо, не ахти. Много с такой не навоюешь.
- Я не хочу воевать – испуганно пролепетала Анна.
- Все вы так говорите, - отмахнулись от нее и продолжили, - на ваше количество набранных баллов вы можете купить 138 земных лет человеческой жизни, 200 лет птичьей или лет 300 в виде дерева или камня. Советую камнем. Деревья, бывает, рубят.
- Сто тридцать восемь… - начала было Анна Валерьевна, но ее опять перебили.
- Именно сто тридцать восемь лет стандартной и ничем не примечательной жизни, заурядной внешности и без каких-либо необычностей.
- А если с необычностями?... Это я так, на всякий случай… уточняю…
- Ну, выбирайте сами. Необычностей много. Талант – 40 лет жизни, богатство – в зависимости от размера, брак, честно вам скажу, полжизни гробит. Дети лет по 15 отнимают… Вот вы детей хотите?
- Нет… то есть да… двоих… нет, троих…
- Вы уж определитесь.
- Брак, троих детей, талант, богатство и чтобы по миру путешествовать! – на едином дыхании выпалила Анна Валерьевна, лихорадочно вспоминая чего ей еще не хватало в той жизни, - и красоту!
- Губа не дура! – хмыкнули из-за прилавка, - а теперь, уважаемая Анна Валерьевна, давайте посчитаем. Брак – это 64 года, остается 64. Трое детей – еще минус 45. Остается 19. Талант, допустим, не мирового масштаба, так, регионального, ну лет 20. А богатство лет 20 минимум. Лучше надо было предыдущую жизнь жить, недонабрали лет.
- А вот… - прикусила губу Анна Валерьевна, - если ничего…
- А если ничего, то 138 лет проживете одна в тесной квартирке, достаточной для одного человека и при здоровом образе жизни в следующий раз хватит на побольше лет – отбрили Анну Валерьевну.
- И ничего нельзя сделать?
- Ну почему же? – смягчились за прилавком, - можем организовать вам трудное детство – тогда высвободится лет 10. Можно брак сделать поздним – тогда он не полжизни отхватит. Если развод – еще кредит появится, а если муж сатрап, то авось и талант мирового масштаба сможем укомплетовать.
- Да это же грабеж…
- Свекровь-самодурка карму неплохо очищает, - проигнорировали ее возмущение и продолжили, - можно вам добавить пьяного акушера и инвалидность с детства. А если пожелаете…
- Не пожелаю! – Анна Валерьевна попыталась взять в свои руки контроль над ситуацией, - Мне, пожалуйста, двоих детей, брак лет этак на 40 по текущему курсу, талант пусть региональный будет, ну и богатство чтобы путешествовать, не больше.
- Все? Красоты вам не отсыпать? У вас еще 50 лет осталось… нет? Тогда комплектую… - девушка за прилавком достала кружку и стала высыпать в нее порошки разных цветов, приговаривая себе под нос: «брак сорокалетний, есть, дети – две штуки есть, талант… талант… вот пожалуй так, деньги… сюда а остальное от мужа еще… Все!»
Анна Валерьевна недоверчиво покосилась на полулитровую кружку, заполненную цветным песком, которую ей протянули из-за прилавка.
- А если, скажем, я талант не использую, я дольше проживу?
- Как вы проживете – это ваши проблемы. Заказ я вам упаковала, разбавите с водой и выпьете. Товары упакованы, возврату и обмену не подлежат! Если вы пальто купите и носить не будете – это уже ваши проблемы.
- А…
- Счет-фактура вам, уверяю, не пригодится.
- А…
- Да что вы все «А» да «А»! судьбу вы себе выбрали, предпосылки мы вам намешали, все остальное в ваших руках. Кулер за углом. Следующий!
Последнее, что успела подумать Анна Валерьевна перед собственными родами, было: «Вот вроде все с моего ведома и разрешения, а такое ощущение, что меня все-таки обдурили». Хотя нет, мимолетной искрой у нее в мозгу успела пронестись мысль о том, что ей интересно, как ее назовут.
©Arlyonka

[S.T.A.L.K.E.R]

Кузня у дороги

С утра, отворив настежь скрипучие ворота придорожной кузни, сам кузнец присел на скамейку и начал греться на неярком солнце. Глядишь, и проедет мимо кто-нибудь, у чьей лошади сбилась подкова. А то может быть, деревенские принесут на починку плуг или попросят перековать нож. Хотя не сезон, урожай уже собрали, черта с два кто-нибудь придет. Так и с голодухи недолго загнуться.
- Опять, что ли, мешок за плечи и по деревням пешком? - подумал кузнец вслух, и покачал головой. Очень он этого не любил.
На дороге поднялась пыль. Кто-то бежал, размахивал руками так, будто все черти за ним гнались. Кузнец пригляделся.
- Однако, - снова подумал он вслух. Это был деревенский староста - мужчина в годах, представительный, с бородой до пояса. Обычно он вышагивал, выставив живот, важно и степенно. Но сейчас борода растрепалась, на красном лице был написан ужас пополам с удивлением.
Он добежал до кузницы и бухнулся перед кузнецом на колени, сразу выпачкав штаны и сапоги (один сапог - второго не было и в помине) в пыли.
- Не погуби! - взвыл староста тонким голосом. Ополоумевший кузнец встал и попятился. Уперся лопатками в стену кузни, но продолжал отпихиваться от земли каблуками сапог, оставляя на ней борозды. Староста тем временем подполз ближе, и обхватил его колени, вклещился как рак - не оторвать.
- Ы-ы-ы! Господин кузнец!..
Оторвав наконец от себя руки старосты, кузнец спрятался за наковальней и оттуда заорал:
- С ума весь мир сошел, что ли?! С каких это пор я "господин кузнец"? Раньше все время: "А ну, кузнец, поработай для общества! А давай-ка, кузнец, гвоздей нам, да побыстрее!"
Староста затряс бородой и начал обползать наковальню. Кузнец проворно перебежал за нераздутый еще горн и принялся угрожающе щелкать клещами.
- Там... дракон, - выдавил староста, кое-как поднявшись на ноги. Теперь на кузнеца он смотрел, словно на икону. И тому это очень не понравилось.
- Дракон? - растерянно переспросил он, и даже клещи опустил от неожиданности. - Какой дракон? Настоящий?
- Еще бы! - снова взвизгнул староста. - Самый что ни на есть! О, Господи! Он же нас... он же все тут...
- Дальше, дальше-то что? - подбодрил его кузнец.
- Прилетел... Огромный такой... Огнем пышет... А в когтях несет огромный мешок золота.
- Золота?
- Золота.
- Мешок?
- Огромный!
- Точно?
- Да.
- Ну ладно. Дальше?
- И говорит...
- Дракон?
- Да...
- Человеческим голосом? Внятно?
- Да! - староста посмотрел на кузнеца с ненавистью, но тут же спохватился и снова продолжил заунывным голосом:
- И говорит: "Где у вас кузнец?"
- Так... - кузнец машинально вынул старую обкуренную трубку с изгрызенным дочиста чубуком. Набил ее табаком, зачерпнув из кармана фартука. Долго копался, доставая уголек из горна, раздул его прямо на жесткой ладони. - Кузнец? Ему нужен кузнец?
- Так и есть! "А иначе, - говорит, - спалю вашу деревню дочиста!" Не погуби! - снова завыл староста и собрался упасть на колени.
- Стоять! - гаркнул кузнец. Староста замер на полусогнутых.
- Ладно. Если деревню грозится спалить... Тогда быстро давай назад и укажи ему место, где стоит моя кузня. Давай, давай, одна нога здесь, другая там!
Судорожно пыхтя, староста скрылся за поворотом.

Кузнец как раз закончил курить и выколачивал трубочку об наковальню, когда в кузнице вдруг потемнело, а потом порыв ветра едва не обрушил шаткие стены. Дракон усаживался перед входом, складывая крылья, каждое из которых в длину, пожалуй, могло бы накрыть перекресток. Кузнец не спеша вышел, положив на плечо молот побольше - для солидности, и чтоб не было видно, как мелко дрожат руки. Дракон посмотрел на него сверху вниз, мигнул янтарным глазом.
- Ты кузнец?
"А голос у него ничего, с таким голосом неплохо в церкви службу вести", - мелькнуло у кузнеца в голове. Он откашлялся, небрежно сплюнул в пыль и кивнул:
- Я, а кто ж еще?
Дракон задумчиво потоптался в пыли, оставляя отпечатки гигантских когтей. Потом, видимо, все же решился.
- Ну... э-э-э... тут такое дело, человек...
"Он что, смущен?"
- Такое дело... - дракон чувствовал себя заметно неловко. Потом он зацепил когтем здоровенный мешок, лежащий поодаль, поближе притянул и положил на него переднюю лапу.
- Это - мое золото.
Размерами мешок был чуть меньше самого дракона. Кузнец не спеша обошел его кругом (колени почти не тряслись, хорошо!), постучал рукояткой молота. Металл отозвался глухим перезвоном.
- Солидно.
- Еще бы! - с ноткой возмущения отозвался дракон. - Я копил его пять сотен лет!
Оперевшись на молот, кузнец с интересом поглядел на дракона.
- И вот теперь собрал все до самой мелкой монетки и принес сюда, к тебе... - гигантская рептилия была явно обижена невниманием к своему золоту.
- Вот мы и подошли к главному, - заметил кузнец. Бояться он почти перестал, уже поняв, что его сейчас не убьют и кузню не раскатают по бревнышку. - Так чего же ты хочешь от меня?
Дракон прочистил горло. Звук при этом был такой, словно начинается буря, и гром грохочет в отдалении.
- Видишь ли, человек... - нерешительно начал он. - Как ты, наверно, знаешь - мы, драконы, всю свою жизнь копим сокровища.
- Об этом я слышал. Не спите ночами, отказываете себе в еде, убиваете всех встречных и поперечных, разоряете замки и города...
- В целом ты прав. Однако, ты никогда не задумывался, зачем нам это золото?
- Ну-у... - кузнец почесал в затылке. - Наверно, вам так нравится...
- Да уж! - яростно громыхнул дракон. - Всю жизнь трястись над этой кучей металла! Нельзя ни купить что-то, ни показать кому-то! Скажи, вот когда у тебя появляется лишняя монета, ты что с ней делаешь?
- Хм. Иду в кабак... или покупаю себе новые сапоги. А то отправляюсь на ярмарку, повеселиться...
- Вот! На я-а-рмарку, - мечтательно протянул дракон, прищурив яркие глаза, - повесели-и-иться. Тут ты почти что попал в точку, человек. Дело в том, что и мы, драконы, тоже любим веселиться. И все вот это, - он с отвращением ткнул лапой мешок, - все вот это только ради одного. Раз в три тысячи лет у драконов бывает Великий Праздник. Он проходит в далеких горах... не близко, в общем, ты уж поверь. И туда слетаются драконы со всего света. Ты понимаешь? Со всего света! Раз в три тысячи лет!
- Понимаю, - кивнул кузнец, - это что-то вроде того, как к нашему графу в замок съезжаются богатеи и рыцари и веселятся там вовсю.
- Ры-ца-ри, - с ненавистью и по слогам прошипел дракон, пыхнув пламенем, - ну да. Пусть так, хотя тебе даже и не вообразить всего великолепия праздника драконов. За сто лет до этого нам всем рассылают приглашения. Вот.
Откуда-то из-под крыла дракон извлек каменную пластину и положил ее на наковальню. Пластина была заполнена рядами странных знаков.
- Ты не поймешь. Но тут написано что-то вроде: "Уважаемый (дракон издал ряд непроизносимых звуков)... имя..., приглашаем Вас на праздник. И так далее. Но самое главное - вот! В последней строке! Здесь говорится, что вход строго в парадных костюмах! Ох уж эти древние обычаи...
Кузнец сочувственно пожал плечами.
- Ясно. Но что могу сделать я?
- Можешь, - дракон слегка успокоился. Он полез под другое крыло и достал ворох мятых пергаментов. - Это мне от дедушки досталось.
Кузнец разглядывал полустершиеся линии на пергаментах, и его изумление становилось все больше.
- Так ведь это же...
- Точно. Скажи мне, тебя не затруднило бы по этим выкройкам... тьфу, то есть чертежам, изготовить мне из этих монет... ну...
- Сюртук, - подсказал кузнец, еще раз внимательно поглядев на чертежи.
- Точно! - обрадовался дракон. - Сюртук. Червонного золота, обязательно с рубиновыми пуговицами в оправе! Иначе не видать мне праздника. Но если ты не можешь, я, пожалуй, спалю...
- Не надо, - поспешно сказал кузнец. - Я берусь. Но предупреждаю - портным никогда не был.
- Не до жиру... - туманно отозвался дракон.

Две недели ни один из жителей деревни не рисковал даже приблизиться к перекрестку, на котором стояла скособоченная кузня. Наконец, сынишка пастуха все-таки прокрался туда по кустам, и вернулся - с круглыми глазами. Рассказывал он, что из трубы валит густой дым, в самой кузне стоит неумолчный стук молота и слышатся два голоса, один из которых - точно кузнецовский.
- Что говорят-то? - затеребил паренька староста.
- Дак это... Кузнец на дракона ругается на чем свет стоит.
- Ругается?! - все ахнули.
- Ага... Кричит слова всякие. Я даже запомнил. "Раздувай сильнее! Вытачку, - кричит, - больше надо делать. Проймы шире! И как я тебе из этого лацканы справлю, а?!"
- Лацканы, - в общей тишине потрясенно промолвил кто-то, - пропал кузнец...
Староста перекрестился и потрясенно прижал ладонь ко рту.

* * *
Дракон покрутился туда-сюда, пытаясь изогнуть шею так, чтобы увидеть себя и со спины.
- Чего нет, того нет, - пожал плечами кузнец, - зеркала у меня тут отродясь не водилось.
- Ладно-ладно, - пропыхтел зверь, ежась в золотом сюртуке. - Ты лучше сам глянь, как оно? Мне кажется, слева чуть морщит.
- Морщит! Скажешь тоже! - не на шутку обиделся кузнец. - Да я на тот бок, где у тебя рубец от копья, пустил самые лучшие дукаты и талеры!
- Извини, - примирительно поднял лапы дракон, - для простого деревенского кузнеца ты неплохой портной. Ну-ка, а тут? Нет, все отлично.
Дракон медленно застегнул четыре пуговицы - большие рубины в золотой оправе, выпятил грудь.
- Нижнюю расстегни, - посоветовал кузнец, - так полагается.
- Да? - тревожно глянул на пуговицу дракон. - Спасибо.
- И наклонись ближе.
Когда дракон опустился на все четыре лапы, кузнец заботливо потюкал маленьким молоточком по уголку платка из цельного листа тонкого серебра, торчащего из нагрудного кармана.
- Теперь осталось только последнее.
Он скрылся в полумраке кузницы, и через несколько мгновений снова появился - отдуваясь, тащил грубо выкованную из золота розу, размером с тазик для умывания.
- Так. Придержи лапой... спасибо.
Крепко прикрутив розу к сюртуку, кузнец оглядел дракона с ног до головы и вздохнул. Ему вдруг стало грустно.
- Ну, что ж. Вот и все, пожалуй.
- Да, - дракон тоже помолчал. Кузнец забил трубочку.
Когда табак прогорел, дракон встряхнулся.
- Я полетел. Спасибо, человек.
Подумав, он протянул переднюю лапу, и кузнец крепко пожал длинный коготь.
- Прощай, - сказал дракон, и начал разбегаться по дороге, готовясь взлететь. Когда он почти уже оторвался от земли, кузнец хлопнул себя по лбу и кинулся следом.
- Эй! - заорал он. - А остатки-то? Остатки забери! Куда мне столько!
Дракон чуть притормозил.
- А ну их к черту! - радостно проревел он в ответ. - Делай с ними что хочешь!
Потом хлопнул крыльями и тяжело взлетел. Пристроив ладонь щитком над глазами, кузнец следил, как над землей парит огромный дракон в звенящем на ветру, полыхающем малиновыми искрами сюртуке, на котором блестят пуговицы.
Потом он повернулся и пошел в кузню. Постоял у остывающего горна, погладил холодную опустевшую наковальню. Пнул ногой кучу золотых монет - фунтов сто, не меньше.
Подумал еще, и отправился на поиски мешка.

© Вадим Шарапов

[S.T.A.L.K.E.R]

САМОЛЕТИКИ

Мам, пап, привет! Как у вас дела? У меня все хорошо. Учусь только на пятерки и четверки. Бабушка с дедушкой радуются очень.

Дедушке недавно сделали операцию на глаза, у него же там катаракта какая-то была. Он говорит, что сейчас хорошо видит, а по-правде - ничего не видит. Бабушка сказала, что он так говорит, потому что операция дорогая была. Я не знаю, почему дедушка врет. Но это плохо, что он ничего теперь не видит, мы же с ним хотели на рыбалку сходить опять.

Пап, ты ведь помнишь, как мы тогда ходили втроем? Я тогда еще больше вас наловил. Правда, я червяков насаживать не умел, вас просил, отвлекал - может по-этому. Но все равно. А потом вы мне сделали лежанку, ветки сверху перегнули и клеенкой обтянули. Шуб наложили, фуфаек. Я еще тогда сказал, что на гроб похоже, а дедушка сказал, чтобы я никогда больше так не говорил и отругал меня.

А потом, когда я проснулся, вы уже ловили рыбу. Ночной клев называется, я запомнил, четыре часа ночи было. Я еще обидился, что вы меня не разбудили. Замерз и сел к костру ноги греть. И у меня сапоги резиновые расплавились. Вы тогда смеялись, а я нет. Сейчас я взрослый уже, 8 лет, теперь мне тоже смешно, а тогда - не было.

А сейчас у деды коленка болит сильно. Он говорит, что старенький уже, помирать пора. Бабушка его за такие слова ругает. А он смеется. Я еще хочу на рыбалку. Деда если бы поправился, я бы ему лодку понес, я сейчас сильный, смогу. И мускулы большие, почти как у тебя были. Немножко поменьше. А дед говорит, что не поправится. Не знаю почему.

А на 23 февраля нам девченки подарок подарили в школе. Открытку и ручку. Мне не нравится ручка. А вот помните, как вы меня в магазин с собой взяли, а я расплакался, что вы мне самалетик не купили. Он дешевый был. А вы не купили. Сказали, что денег нет пока. А на следующий день, когда я из садика пришел, на полу в зале было этих самолетиков пятьдесят штук. Или даже больше. Весь пол затавлен был ими. Целый аэропорт. Я боялся к вам подойти, чтобы их не раздавить, а вы улыбались. И я стал улыбаться. Это был мой самый лучший подарок на свете.

Мам, а помнишь, как папка мне купил набор полицейского. Там пистолет с липучками, дубинка маленькая и наручники пластмассовые были. Мы с папкой тебя встречали с работы, подкараулили возле магазина. Я хотел неожиданно тебе наручники сзади надеть, а когда подошел близко, оказалось, что наручники потерял по дороге. Потом мы их вместе искали два часа. А, может, и три. Так и не нашли. Так обидно было.

Я скучаю очень. Вы же про меня вспоминаете, да? Я часто вспоминаю, все хорошо помню. Помню, как с папкой на диване лежали, кино смотрели и пердели. Смеялись друг над другом. Потом еще пердели. Смешно так было. А ты сказала, что тебе завтра на работу рано вставать, а папка сказал: что нам даже попердеть нельзя с сыном? А ты злая была, сказала, перди молча, и отвернулась к стенке. Мы вообще так смеялись. И ты потом засмеялась.

Мы вчера с Валеркой на крыше были, там дверь сломанная. Сидели, смотрели вниз. Он сказал, что если отсюда спрыгнуть, то умрешь и даже больно не будет, сразу умрешь. Я не боюсь умереть, а боюсь, что больно будет. Но Валерке верю, он меня не обманывал никогда, да и мамка его за вранье бьет, он бы не стал.

Вобщем, я решил, что спрыгну сегодня и умру. Я потому что к вам хочу. Тут скучно и я вас люблю еще. Бабушку с дедушкой тоже люблю, но они старые ведь. Я вот сейчас допишу письмо, супу молочного с лапшой поем, бабушка приготовила. Я же его люблю, вы знаете. Поем, письмо отправлю и спрыгну, вот.

Вы меня там встретьте, ладно? А то я не знаю куда... И это, купите мне еще самолетиков. Хотя лучше наручники. Хотя и наручники не надо, ты ведь уже знаешь, что я хотел сделать. Лучше купите человека-паука как у Никитки! И ждите меня, встречайте. А то я могу потеряться. Только ждите, ладно? Прямо сейчас выходите.

Я скоро! Супу только поем.

Ваш Лешка.

© Сантехнег Иоганн

[S.T.A.L.K.E.R]

СЕНЬКА

- Проходи, Кирилл, проходи… А Сенька-то уже заждался как. Обувай тапочки, а я сейчас вам чайку заварю. Вашего, фирменного… - Клавдия Петровна, ласково улыбаясь, смотрела на Кирилла и все говорила и говорила. Видно было, что она очень рада его визиту и очень его ждала.
Кирилл переобулся и прошел в комнату. Там был Сенька, который увидев его, аж весь расцвел и бросился к нему.
- Кир-ил, здра-ствуй. Я очень рад, что ты при-шел. Проходи. Я так ждал те-бя – слегка запинаясь, он произнес эту фразу и вопросительно посмотрел на Кирилла.
- Здравствуй, Сенька! И я рад тебя видеть. Ты молодец – все правильно сказал – похвалил он.
Сенька слегка зарделся и чуть отодвинулся в сторону, пропуская Кирилла в комнату.
Вообще звали его не Сенька. Настоящее его имя было Александр. И звали его раньше то Сашкой, то Шуриком, Саньком, а чаще – Санькой. Последнее ему нравилось и обычно он так и представлялся при знакомстве – Санька.
Раньше. Это было раньше.
Кирилл, внутренне помрачнев от воспоминаний, прошел в комнату.
- Ну что, Сенька, ждал, говоришь, меня? А домашнее задание выполнил? – бодрым голосом произнес он. Настолько бодрым, что его неестественность выдавала лишь его натянутая улыбка.
- Да. – обрадованно улыбнулся Сенька. – Смотри. Вот. Я на-исал историю. Да. Про меня как я хо-дил в зоопарк с тобой.
Сенька дал ему обычную тонкую школьную тетрадку в клетку со старательно исписанными чуть квадратными буквами листами. Видно было, что он действительно старался и сейчас гордился слегка своей работой, показывая ее Кириллу, своему лучшему другу. Своему единственному другу. И слегка переживал при этом..
Тем временем, на кухне, Клавдия Петровна, поставила чайник и начала колдовать над заварником, смешивая в странной последовательности зеленый чай и матэ.
- Кирилка пришел. – пояснила она соседке, с которой до этого чаевничала тут же в скромной кухоньке. – С Сенькой заниматься.
- А-а-а. – понимающе протянула она. – Ой, молодец парень. Хорошо, не забывает. Дай Бог ему здоровья. – Она неспешно осенила себя крестным знаменем.
- Ой, и не говори. Каждый раз когда в церковь иду, молюсь за него. Поставлю по свечке за Сенькиных родителей и молюсь. Ведь если бы не он, пропал бы Сенька. А так – гляжу уже и говорить начал понятно и веселее стал. Ведь почитай с самой аварии Кирилка с ним…
Чайник тем временем вскипел и Клавдия Петровна отставила его в сторону. Она выждала какое-то время, чтобы кипяток стал не кипятком и залила его в глиняный заварник. После этого укутала его полотенцем, поставила на поднос вместе с большими фарфоровым кружками и понесла в комнату. Там она поставила его аккуратно на столик и тихо вышла, стараясь не шуметь и не мешать Сеньке, повторять с Кириллом очередные упражнения.
Они обычно немного занимались по программе, которую специально для Сеньки выписала знакомая, работающая детским психологом. Потом Кирилл писал Сеньке домашнее задание, а после этого они смотрели мультфильм «Остров Сокровищ», попивая их «фирменный» чай. Любимый Сенькин мультик, любимый Сенькин чай. Так было и на этот раз.
Только сегодня Кирилл был очень рассеян и на экран большого телевизора, который вместе с ДВД-проигрывателем он подарил Сеньке на День Рождения, почти не смотрел.
Он просто сидел в кресле и отсутствующим взглядом и искусственной улыбкой, провожал бегающих туда-сюда героев этой замечательной экранизации замечательного романа, сделанной Бог знает когда на одной киевской киностудии. Внимательный человек заметил бы, что Кирилл не здесь и не сейчас. Что он где-то. В прошлом.
Впрочем Сеньку нельзя было назвать невнимательным человеком. Было ему от роду 25 лет. Тех самых лет, счет которым ведется по паспорту. Разумом же Сенька был подобен 7-8 летнему мальчишке. Таким он был не всегда и таким он стал отнюдь не после смерти родителей. Родители его погибли в аварии, когда Сеньке еще не исполнилось и 10 лет, и с тех пор он рос под присмотром своей единственной бабушки, Клавдии Петровны. Таким, как он есть, Сенька стал значительно позже. Когда, будучи 20-летним студентом одного из столичных ВУЗ-ов, он, возвращаясь поздно домой, был сбит машиной, скрывшейся с места происшествия. Сенька не повторив судьбу родителей, выжил в аварии. Но с тех пор, представляясь при знакомстве, он уже не произносил: «А я Санька!». Слегка запинаясь, он говорил «Я - Сенька» и лишь улыбался так же обезоруживающе. Той улыбкой, за которую его когда-то так любили девченки.
Был он тихим и абсолютно незлобивым. Скорее наоборот, казалось он особо остро чувствует чужую боль и так и тянется ее забрать. Сенька не выносил когда кому-то было плохо и рвался утешить и защитить как мог.
Было время, когда он часами мог сидеть во дворе родного дома и улыбаться радостно прохожим, слушать птичек и щуриться на солнце. Так было до одного нехорошего случая. Собиралась в их дворе какая-то непонятная и малоприятная компания. В основном парни, учившиеся неподалеку в одном из профтехучилищ. Собирались, выпивали, резались в карты или просто горланили на весь двор. И вот, в один из дней, когда выпивка у них подошла к концу, а желание повеселиться набрало максимальные обороты, кто-то из их компании предложил «поиграть с идиотом».
Клавдия Петровна выбежала на Сенькины крики с небольшим опозданием. Ему успели уже прижечь окурками руки. Руки, которыми он закрывал лицо и лишь жалобно что-то мычал. Она налетела подобно коршуну на стаю воронья, вырвала его из лап ублюдков и повела плачущего домой.
Через час их били. Нет. Не то слово. Их избивали. Жестко. Без пощады. Это было удивительно, но казалось, что из подъезда выбежали все мужики, даже те, кто по идее еще должен был на работе. Степенные отцы семейств, рабочие, бизнесмены, даже Илья Тимофеевич, преподаватель Нархоза. Били так жестко, как не били бы, наверное, даже за собственного сына. Лишь когда никто из избиваемых не смог пошевелиться, лишь тогда они разошлись. Молча. Как будто ничего не произошло. Кто-то потом вызвал «скорую». Приезжала милиция, но ничего толком выяснить не смогла. А Сенька с тех пор на улицу почти не выходил.
Но не озлобился. Все так же переживал чужую боль, так же был внимателен к другим. Вот и сейчас, он смотрел на Кирилку и видел, что Кирилке плохо. Больно. Что-то в прошлом Кирилке не давало сейчас ему свободно вздохнуть, что-то сдавливало его горло. Какую-то черную годовщину он сейчас отмечал.
Сенька утешительно коснулся плеча Кирилла и улыбнулся ему:
- Хо-чешь, я спою те-бе песню? Это моя люби-мая песня.
Кирилл молча кивнул.
Сенька улынулся еще раз. Потом, после недолгой паузы, он тихо запел:
«Ты увидишь, как в Небо уходят корабли,
Как закат торже-ственно печален,
Там, на Земле, мы это видеть не могли,
Мы сами себя не замечали»
Сенька плавно и печально выводил слова старой песни. Эта песня была его любимой песней. Она была хитом в тот год, когда он под эту песню танцевал с нравившейся ему девушкой на дискотеке. На Земле. На той Земле, с которой его одним ударом выбили. Одним ударом, не сумев справиться с управлением и затормозить. Отправив в одиночку на Небо, по ошибке оставив среди людей.
Кирилл сжал челюсти и несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул.
Потом встал.
- Сенька, спасибо тебе за песню. Ты знаешь… Мне надо бежать.
Он быстрым шагом, не оборачиваясь на встревоженный, вопросительный Сенькин взгляд, направился к прихожей.
- Кирилка, уже уходишь? Все хорошо? – обеспокоенно спросила Клавдия Петровна.
- Да, все нормально. Просто дело одно сегодня, надо уйти раньше. – Кирилл старался не смотреть ей в глаза.
- Ну, тогда конечно. Ты забегай, Кирилл. Храни тебя Господь, сыночек. Спасибо, что ты есть. Ты как ангел. Сенькин ангел. Не смог бы он без тебя. – Клавдия Петровна обняла его.
- Не надо. – очень тихо попросил Кирилл. – Не надо. У каждого из нас есть грехи.
Он освободился из ее объятий, быстро вышел из квартиры и почти побежал по лестнице. Бежал, пока не услышал как наверху щелкнул замок в Сенькиной квартире. После этого он просто рухнул на ступени и скрутился в беззвучных спазмах горя.
У каждого есть грехи. Кирилл знал свой самый главный грех в жизни. Грех, который он совершил 5 лет назад. Грех, тяжесть которого он пытался уменьшить каждым днем, прожитым с той самой проклятой ночи…
© Ammok 2006г

Добавлено спустя 28 минут 2 секунды:

ВЫХОДНОЙ

Поплавок нагло дремал, демонстрируя полную солидарность с уснувшим под мягким солнцем ветерком. Рыба, чуя опасность, обходила крючок стороной, предпочитая обшаривать скудные заросли речной травы подальше от берега. Тишина вокруг была непроницаемой, словно мир набили ленивой, дрожащей как призрачное желе, прозрачной ватой.

«Наверно, на червя можно было бы что-нибудь поймать. Не то, что на пустой крючок», - грустно подумала Смерть, неспешно и без всякого смысла подергивая удочку. Увы, ловля на червяка для нее была абсолютно невозможна. Любая живность, оказавшись в руке Смерти, вела себя так, как и должна была вести себя в руке смерти – умирала мгновенно и безропотно.

Смерть попыталась в очередной раз представить резкий нырок поплавка, упругое сопротивление попавшейся добычи, радость удавшейся рыбалки… Впрочем, рыба сама по себе была не интересна. Покой – вот что было по-настоящему важно. Редкие минуты покоя, безмятежности – это больше всего понравилось Смерти в единственном разумном, как ей казалось, изобретении человечества. Пожалуй, она и сама не смогла бы вспомнить, когда впервые удосужилась провести выходной у реки, - помнила лишь, что крючок был костяной, - но занятие это неожиданно понравилось, принеся настоящий отдых от постоянных хлопот.

Сегодня долго половить рыбку не удастся. До начала работы осталось чуть меньше часа из двух, доставшихся ей совершенно случайно. Видимо, сегодняшняя лень в природе способствовала перерыву в убийствах, несчастных случаях и прочих сверхурочных мероприятиях.

За спиной послышались шаги. Смерть быстро оглядела себя. Все в порядке, для всех она сейчас – обычная темноволосая девушка в белой футболке и джинсовых шортах с бахромой.

- Не помешаю? – послышался сзади негромкий, спокойный голос.

Смерть обернулась. Мужчина. Лет шестидесяти. «Шестьдесят четыре без малого» - тут же поправилась Смерть автоматически.

- Простите великодушно, барышня, но я всегда на этом месте ловлю, – улыбнулся подошедший. - Ничего, если сегодня мы вместе порыбачим?

- Пожалуйста. Мне все равно уходить скоро.

- Как улов? – поинтересовался мужчина, неспешно разматывая удочку.

- Не клюет, - коротко сказала Смерть.

- Не может быть! Здесь всегда хороший клев. Вы на что ловите?

- На хлеб, - ответила Смерть, вытаскивая из воды голый крючок. – Опять без толку съели! – притворно возмутилась она.

- Нет, девушка, на хлеб здесь ничего не поймаете. Только на червя! Никак иначе! Поверьте старому рыболову, - улыбнулся мужчина, демонстрируя банку с деликатесом, по его мнению, самым популярным в этой части реки.

- Я боюсь червей, - потупилась «девушка».

- Вот те раз! Одной на реке не боитесь, а червяка, стало быть, испугались?

Смерть сокрушенно пожала плечами.

- Ну, ничего, признаюсь без ложной скромности, я червей боюсь меньше, чем недовольства супруги. Хотите, я вам наживлю?

- Хочу, - невольно улыбнулась Смерть.

- Николай Григорьевич, - представился мужчина, выбирая червячка поаппетитнее. – Заслуженный пенсионер, - добавил он. – Потому «заслуженный», что пенсию свою заслужил честно. С четырнадцати лет трудовой стаж. Так-то вот!

- Настя, - почему-то назвала Смерть теплое человеческое имя.

- Вот, совсем другое дело! – довольно сказал заслуженный пенсионер, любуясь наживкой, возмущенно извивающейся на крючке. – Забрасывайте, Настенька!

«Настенька» взмахнула удилищем. Поплавок нырнул далеко от берега, радостно вынырнул и напряженно застыл, словно прислушиваясь к чему-то. Смерть тоже застыла в азартном ожидании. Неужели? Неужели это возможно?

Поплавок еще немного поторчал на поверхности, скучая, потом резко, без криков о помощи, ушел под воду.

- Подсекай! – не выдержал Николай Григорьевич.

Смерть дернула удочку вверх. Всем своим существом она почувствовала, как на другом конце бьется, отчаянно сопротивляясь, долгожданная добыча. Впервые человеческое словечко «кайф» наполнилось для нее смыслом. Вот это охота! Не то, что на работе – пришла, взглянула, забрала жизнь и ушла. Как это говорят: «пришел, увидел, получил»? Сопротивление – вот что возбуждает по-настоящему!

Николай Григорьевич суетился вокруг, скорострельно давая массу наверняка полезных, но не услышанных советов. В воде сверкнуло серебро, и окунь, граммов на триста, взлетел в воздух, вытащенный в чуждую среду суровой, беспощадной рукой.

- О-ох! – выдохнула Смерть, с горящими глазами рассматривая свою первую рыболовную удачу.

- Молодчина! Молодец, Настенька! – по-детски радовался пенсионер. – Я же говорил: на червя надо, на червя!

- Николай Григорьевич, а вы не поможете мне снять его с крючка? – спросила вдруг «Настенька», пряча глаза.

- Этого вы тоже боитесь?

- Да. Тоже боюсь.

- Странный вы рыболов, Настенька. Как же можно любить рыбалку, и при этом всего бояться?

- Так я в основном атмосферу рыбалки люблю. Покой. Тишину.

- Понимаю. Да, атмосфера на рыбалке особая, ни с чем не сравнимая. – С готовностью подтвердил Николай Григорьевич, снимая окуня с крючка. – Куда вам его? – спросил он, пытаясь отыскать взглядом какой-нибудь судок.

- А возьмите его себе. – Вдруг предложила его компаньонка, снова пряча глаза. – У меня на рыбу аллергия.

- Странный вы все-таки рыболов, - задумчиво произнес Николай Григорьевич. – Может, подарите кому?

- Вот вам и подарю, - улыбнулась Смерть. – А вы мне за это еще червячка подарите. Идет?

- Идет, - серьезно ответил заслуженный пенсионер, протягивая руку.

Смерть сделала шутливый реверанс, стараясь держаться подальше от протянутой руки.

Николай Григорьевич рассмеялся и взялся за наживку.

Клев и в самом деле оказался неплохим. Оба рыболова то и дело вытаскивали сопротивляющихся сверкающих рыбин на белый свет. Смерть дрожала от азарта, попутно слушая рыбачьи байки, которые умело рассказывал ей новый знакомый.

- А знаете, Настенька, о чем я всю жизнь мечтаю? – спросил он внезапно.

Смерть вопросительно подняла брови.

- Я мечтаю о том, чтобы поймать настоящую рыбину. Большую! – он широко развел руки в стороны, демонстрируя размеры «настоящей» рыбы. – Я ведь никуда из нашего города не уезжал ни разу. Да, да! Так как-то жизнь сложилась. Здесь родился после войны, здесь вырос, женился. Дети мои тоже здесь живут, - так бы хоть к ним в гости ездил… А так хочется поехать на Север и поймать семгу. Семгу, представляете? Настоящую семгу. У нас ведь крупнее щуки ничего не взять. Да и та мелкая, как и речка наша. Ну, может, и доведется еще семгу поймать-то? А? Как вы думаете?

- Конечно, доведется! – убежденно ответила Смерть и присмотрелась внимательнее к собеседнику… Яркий солнечный день потускнел в ее глазах. Прозрачная вода в реке потемнела. Жгучая горечь заполнила древнее существо. Похоже, не просто так выбрала она эту реку.

Никогда Николай Григорьевич не поймает семгу. Никогда, потому что жить ему осталось пять минут и сорок шесть секунд… сорок пять… сорок четыре… сорок три…

И ничего нельзя поделать. Сердце. Надорванное работой, проблемами сердце не оставило старику ни одного шанса. «Я ведь ничего не решаю, не в моей это власти, - обреченно подумала Смерть, - я всего лишь прихожу и забираю жизнь – самое ценное в мире – чтобы не потерялась, чтобы возродилась когда-нибудь снова».

- Вот и я думаю, что доведется еще и семгу поймать, - сказал Николай Григорьевич, забрасывая удочку.

Со стороны создавалось впечатление, будто он попал крючком прямо в жадный рыбий рот – поплавок сразу ушел под воду. Николай Григорьевич подсек, потянул на себя.

И тут Смерть хитро улыбнулась и напряглась, сосредоточенно сощурив глаза и сжав губы.

Удочка перегнулась. Леска заходила из стороны в сторону. Николай Григорьевич едва не упал, с видимым усилием удерживая удилище в руках.

- Ох, Настенька, что же это? – с недоумением бормотал он, растеряно оглядываясь. – Что же это такое?

- Тащите, Николай Григорьевич, тащите! – отвечала та.

Леска, вихляясь, как пьяный по дороге в вытрезвитель, приближалась к берегу. В прозрачной воде блеснул немалый чешуйчатый бок. Река напряглась в последнем усилии и, не выдержав, отпустила свое. Огромная рыбина взлетела в воздух и, тяжело шлепнувшись к ногам рыболова, забилась на песке.

Николай Григорьевич смотрел на нее, открыв рот, и изумление на его лице медленно сменялось тихой, какой-то детской радостью.

- Это же семга… - счастливо выдохнул он. – Это же…

Три секунды… две… одна.

Так же, как и стоял, со счастливой улыбкой на губах, Николай Григорьевич схватился за сердце и медленно сполз на песок, рядом со своей последней и такой неожиданной добычей.

Смерть грустно смотрела на распростертое тело, на опрокинувшуюся банку с наживкой, на сорвавшуюся с крючка и неуклонно прыгающую к воде, трепыхаясь, маленькую плотвичку.

«Наверное, это и есть последний подарок смерти, - подумала она, - маленькое делать большим, большое – огромным». После чего исчезла, оставив на песке умершего человека, с умершей, но исполненной мечтой.


© 7_korov

[S.T.A.L.K.E.R]

В те чистые и непорочные времена, когда самой жестокой порнухой щитался аццкий проблеск песды Маринки, неудачно уебавшейся с качельки кверху жеппой; а эрекция собственного хуя вызывала ужосающие домыслы, типа "Йа, наверна, мутант и лишенец! О, горе мне!" - в эту беззаботную пору и случилась сия мистическая и, беспесды, загадочная, как фокус с большим пальцем, история.

Всем известна ситуация, когда кураж и отжиг только набирают обороты, хочеца прыгать, скакать и ебашыцца головой об разные интересные предметы, а циничные родители жоска обламывают вам малину и насильно укладывают в люлю. Это ниибаца коллапс и непонятка. Чо они там придумывале? А, фспомнил!

"Если ты, сцуко мелкое, ща не успокоишься, придет дяденька милиционер и заберет тибя ващще..." - ога, <нецензурное обозначение женщины распутного поведения>! Да ебал йа эту красноту пазорную прицельно в голову и на хую вертел стабильно. И похуй, што на хую моем тогда такие крупногабаритные вещи чиста теоретически не провернулись бы - это, сцуко, нюанс и шакалиная доебка. Фсио! Сказал - как отрезал!

"Ну раз так, то я щас бабу Ягу позову - она тебя в мешок посадит, а потом захомячит брутально, предварительно в котелке прокипятив!" - щас, бля, так и паверил! Вашу бабу Ягу йа вротыбал, в ступу срал и метлой в пизде ковырялся. Канешна, ответ был не настолько категоричный, но ментальный посыл нахуй был расценен адекватно, и в ход шла тяжелая артиллерия...

"Ну фсио, гадкий пизденышь, довыебывался! Я щас Буке позвоню, он придет и порвет тебе ачько на фантики! Спи, сука, быстро!" - вот тут-то аргументы маи жоска тухли и отваливались... Сказать, што Буку я на хую видал, труба шатал и ваще изощренно над ним глумился - было бы в корне неверно, и заявление это носило бы яркий суицидально-коричневатый оттенок. Ибо однажды Бука этот и вправду пришел за моей черной душонкой, и только своевременно подрубившаяся мамка смогла отмазать мое, к тому времени, пространно обосравшееся туловище от неминучей гибели. Я, канешна, подозревал, што в роли Буки выступил мой изрядно обсаженный батя, но это были нихуя непроверенные данные, и я пока предпочитал не выебываццо.

И вот, в один прекрасный день, мне выпала честь проверить этот миф на прочность...

После садика я, как обычно, пришел возбужденный и весь день чево-то ожесточенно химичил (вроде, лошадку свою деревянную хотел затюнинговать досмерти). Кароче, за этим пиздец каким архиважным занятием я савиршенно проебался во времени и пространстве, а выдернувшая меня из каматоза дерзкая мамина конечность возвестила: "Закругляйсо, фпесду! Время: девять, пора спать, а мы с папой в гости уебываем!". Я, по обыкновению, завел свою шарманку пащот выебанных и закрученых до безумия на моем хую сказочных персонажей и работников правоохранительных органов. Мама филигранно парировала мой выпад ударом в ебало с локтя и упоминанием ужасного Буки, бля. Изрядно посиневший, йа послушным маникеном замуровался под одеялом и стал пускать отпугивающих нечисть шептунов.

Родители резвенько нарулили с хаты, оставив меня в состоянии глубокой подавленности и ахуя. А хуле? В квартире темно, страшно и густо напержено - нихуя не располагающая обстановка, неправдале? И тут слышу - хряп! чвак! - из под родительской кровати какая-то мразь потусторонняя ебалом шевелит, чавкает чота, бубнит...

Чую - полилось, блять... И с переду, и с заду - дуэтом, йобаныйврот. Гламурный коктейль из мачи и кала плавненько так смешиваеца на простыне и целеустремленно воняет. Я лежу, особо не отсвечиваю, вибрирую фтихаря, пятками от нервоза коктейль взбиваю, хуле...

Сверхъестественная поебень, тем временем, устрашающе так из под кровати вылазит, кряхтит, пыхтит, чуть не усираецца. Встал, <нецензурное обозначение женщины распутного поведения>, такой, фигура в ночи, грабли вперед протянул и к моей кровати продвигаеца... Я, сами понимаете, вахуе, дышать стал исключительно пупком... Только глаза выдают - две заебецких таких фары светят, не моргая (от передриста замкнуло, хуле)... "Спалюсь щас, нахуй" - думаю. - "Пора действовать!".

И кагда это лохматое педрило было от меня на расстоянии прыжка, я резко вскакиваю (всмысле, подрываюсь, а не подсираю) и со всех ног бью падлу в фанеру, нах! Этот чорт, паходу, к активному сопротивлению готов не был, <нецензурное обозначение процесса совокупления>... Вздохнул Бука обреченно, и ево чота сразу как-то повело... Покачался, покачался и размашисто так, от души, как переебался на батин тазик (блювазик, я ево называл), заворчал активно, типа: "Черти, <нецензурное обозначение женщины распутного поведения>! Убью, нахуй!". А мне хули, мне два раза повторять не надо - убьет и глазом не моргнет. Надо добивающий оформить, от греха.

Ну чо, думаю, ща посмотрим, кто под землей редиску красит... Беру свою хоккейную клюшку - децельная такая, но смертоносная, яебал - и в колокольню ему с размаху - БАБАХ, нахуй!!! Тот аж в тазике закрутился, как барабан у Якубовича в тиливизаре. Зубы по периметру разбрызгивает, загыгыкал чота - паходу заебись я ему перемкнул, Бука оценил, беспесды.

Ну, йопта! Надо бы успех закрепить, хуле... Хватаю свою тюнингованную лошадку и контрольный ему в дыню - ннна-ка, блять!... Чота мне этава Буку аж жалко стало, весь такой загрустил, челюсть во рту перекатывает... Явно ему этот ход конем все планы по пизде опрокинул... Гляжу, бедняга партию безвольно сливает, набок так медленно заваливаецца - хуяк! - еблушкой в пол. Шах и Мат нокаутом, йобтэ...

Под траурный скулеж поверженного гроссмейстера подбегаю к выключателю - щолк! - ебть мои игрушки аццким паяльнегом!!!

- Деда, ты хуле здесь делаишь?

Вопрос был явно риторическим, ибо дедушка был нихуя не расположен к выяснению обстоятельств и отрешенно так полировал ебасосом линолеум, мычал ещо чота за "мамбуду лямэгу"...

******

Аказалось, пока йа был в садике, к бате пришел в доталово уделанный дед; чота сказать хотел, вроде, но замешкался и отключился возле кровати. Родители меня предупреждали, а йа же лошадку апгрейдил - вот и проебал инфу (лашадка, кстате, краш-тест не прошла и восстановлению не подлежит, нихуя).

Вощим, дед с тех пор к нам не заходит больше, выписал меня из завещания, из контактов на мабиле и из списка адекватов, нахуй. Нуихуйсним.

Зато я теперь с полной уверенностью могу сказать, што Бука - ниибаца многоходовая найобка и шляпа ваще...

Не бойтесь Буки, господа!


© СантехникИоганн

[S.T.A.L.K.E.R]

Кончался март, а весна опаздывала. Вовчанга, друг степей и штукатурщиц, тоже что-то не спешил. А первую меж тем уже допили.

Хотели уже позвонить ему, и даже решили, кто будет набирать номер, но тут он вышел на контакт сам.

- Ты где, Люся? – Митюня бодро начал разговор.

Телефон забурчал как-то экспрессивно даже для Вовчанги. Митюня двигал на лице брови и изредка дублировал:

- Так… На кольце… Об самосвал с раствором?.. Бля… Ну и что гаишник сказал?.. Ну… Так… Оба пидорасы? Ну логично в принципе… Да нет, ничего. Дальше что? Так, погоди. — Митюня включил громкую связь и аккуратно бросил телефон на середину стола, в салат.

- Здорово, мымроид! – сердечно приветствовал я друга, — Как я понял, ты на своём бесчеловечном вездеходе цинично нанёс вмятины и царапины на лаковые борта самосвала. Но правосудие тебя не винит, как не винит и несчастного водилу грузовой телеги. Так? Что там дальше у вас?

- Я сказал что сейчас приедут мои боевики разбираться.

- Вовчанга, — навострил бдительность я, — А кто такие «мои боевики»?

- Ну быки, чо непонятного, — Вовчанга бодро шмыгнул клювом, — Подъезжайте давайте, прогнём терпил.

- Э-э-э, алё, уж скипидарный, — Митюня подался телом к аппарату, — Уточни-ка количественный и качественный состав терпил.

- Ну тут набежала пара дистрофиков, — голос гонщика-тарана приобрёл оттенок лжи, — С автоколонны 1312. Шепчутся вон на улице. Тяжеловесов нет.

- Так, кабальера ссатая, отвечай прямо! – рявкнул я, — Их больше пяти?

- Да. – тихо пискнули из салата.

- Ты надерзил труженику рычага и педали, возможно угрожал расправой. Так? – включился в допрос второй злой следователь.

- Ну я не…

- Так блять?! – строго сказали мы хором.

- Да. – согласился салат.

- И теперь группа из семи-восьми заскорузлых водил нежно ожидает тебя возле твоего поршкаена, да?

- Они меня убью-у-у-ут. – запел неожиданно далёкий друг.

- Не ссы, бамбино, — Митюня достал телефон из салата и плотски облизал его, — Мы в пути.




***




Матиз мы признали издалека, по группе неприметных в кепках, тесно обступивших оного. На крыше автоколяски были расставлены стаканчики и разбросана палка колбасы. Сам матиз, очевидно для удобства, был перенесён с дороги чуть в сторонку, в сугроб. Стаканы бодро вскидывались, палка глодалась по очереди. Неприметные тихо шебуршали.

- Тут тормози! – велел таксисту Митюня, — Брось нас, а сам к своим прорывайся. На вот, денег возьми на дорогу.

- Обратите внимание, коллега, на этих занимательных людей — обронил я по выходу из таксомотора, — Что топчутся подле вовчангиного мессершмитта. Они что, из воздушно-десантной автоколонны? Хули здоровые какие?

Разливающий, очевидно младшенький, не особенно-то и нагибался когда тянулся трёхлитровой банкой через крышу.

- У них условия труда тяжёлые, — предположил Митюня, — Маленькие сразу дохнут, после первой премии.

- Ну пошли, — я потрогал лицо справа, — Вступим в звуковой контакт с контрагентами.

Мы довольно разнузданно приблизились к матизу.

- Чего грустим, залётные? — Митюня бодро, но вместе с тем критически осмотрел собравшихся, — Никак за сборную болеете?

- О, — Обернул к нам большую, как у доброго пони, голову наиболее контактный из собеседников, — А вот и бригада.

- Мало, мало ешё улыбок на лицах! – обозначил свою позицию я, — Не умеет народ отдыхать!

А сам подумал зачем-то, что давно не был у нотариуса, а это плохо, наследники как пить дать перессорятся, может и подерутся даже.

- А что, Пашенька, нацеди-ка молодчикам, — просипел наиболее неновый незнакомец в седой кепке, — Пусть разомлеют. Сколько им осталось…

- А у вас, деда, очевидно, из присутствующих самое протёртое сиденье? – изобразил уважение к старости Митюня, — Вы тут заместо Черномора, да?

Хотел было и ещё что-то брякнуть, но Пашенька уже вручил нам стаканчики. Стаканчики были полные и тёплые.

- Ну, здравствуйте, — сказал я.

- С приездом, — сказал Митюня.

И мы выпили неизвестное. И неизвестное заелозило внутри. Секунд восемь я созерцал правым глазом снежинку на пашенькином воротнике и слушал себя. Пришёл к выводу, что такого говна я даже в средней школе не пил. По исходу тех секунд я напрягся и разжал левый глаз. Вскоре и задышал.

- Не полностью разобрал букет, — шумно вдохнул Митюня, — Отработка что ли?

- Сдавайте тару, — Пашенька разобижено выхватил у нас стаканы, — Настойка домашняя, образованных не любит. Могут даже руки отняться.

Я критически осмотрел свои волосатые ладони. Бережливый Митюня скрытно и оперативно, пока слушались конечности, перепрятал лопатник в трусы.

Но вдруг лёгкая, словно бы невесомая тень скользнула среди редких голых веток кустарника.

- Что за моль там мечется, Ниппель? – поднял бровями кепку сипатый Черномор, — Не Чёрный ли Дальнобойщик мается?

- Да это ковбоец наш, — не оборачиваясь к кустам ответит Ниппель, — Давно кружит, выжидает. Опасный. Ох чую, царапаться будет.

Беседу прервал звонкий тенор со стороны дороги:

- Э! Вы чо там делаете?

Тенор принадлежал человеку в шапке с кокардой и жилетке ядовито-зелёного цвета. У меня такого же оттенка были дерзкие шнурки в тысяча девятьсот девяностом году в пионерском лагере. Их там спиздили как деньги вкладчиков вместе с кроссовками. Человек в шапке торчал верхней частью из логана с мигалкой.

- Вы чо там делаете? Какого рода преступление планируете? Хули собрались тут? А ну расходись, метро у нас в городе всё равно нету!

- Ты, начальник, свисток-то впопыхах не проглоти, — сипатый как смог приосанился, — Не видишь разве, мы автомашину очищаем от снежного покрова.

Вся компания принялась руками размазывать по грязным бокам матиза мокрые снежинки. Тот на глазах стал принимать расцветку серебристо-говняной зебры. И вдруг ярко мигнул своими угловыми огнями. Из придорожной тьмы материализовался Вовчанга. Он приблизился стремительной и одновременно развязной походкой мажорного поганца, сунул сипатому в руку мятую десятку, хлопнул его по плечу и тотчас прыгнул внутрь. Мы клацать ртами не стали и летними мухами разместились в салоне вслед за ним. Щёлкнули замки. Завёлся мотор.

- Нормальный ход, — я пожал Вовчангу за скользкую ладонь, — Дальше как поступим?

- Ну, вот мы и в кабинете, — Митюня извлёк на свет ухватистую флягу, — На-ка, Вовчанга, запей боль.

- Я за рулём, — вцепился в рогульку тот, — Мне правила не велят.

Матиз бодро бурчал, лёжа на пузе в сугробе. Оппоненты старательно скучали вокруг. Милицейский подождал немного, плюнул, скрылся полностью в авто и отчалил в сторону гнезда.

Тёмные фигуры обступили нас поплотнее.

Сипатый наклонился к лобовому стеклу и тихонько постучал:

- Хенде хох, тётенька. Выходи.

Вовчанга выдернул из митюниных рук флягу и навинтился на неё головой.

Спустя какое-то время ёмкость удалось отнять, хоть и бессовестно ополовиненную. Вовчанга однако успел напитаться духовной силой и отвагой. Он приспустил на сантиметр окошко и принялся диктовать свою волю наружу:

- Возмещайте-ка мне материальный ущерб, безумные максы, воины дорог, да немедля! – герой строго посмотрел в ночь, — Деньги сюда суйте, в щель.

- Интересная манера бычить, — Митюня одобрительно, и даже с некоторой гордостью похлопал друга по голове, — Ранее не встречал.

- В щель мы тебе насуём, ты только выйди! – снаружи настойчиво заскребли ногтями по стеклу, пытаясь опустить его ниже.

Окошко пришлось закрыть.

- А безналичным расчётом рассчитаться не получится! – Вовчанга подкреплял свои требования посильной в условиях матиза жестикуляцией, — Только наличные, понимаете? Наличные, деньги, кэш, ассигнации, бабуси! Семнадцать тыщ!

И показал в окно десять пальцев.

Нежданно осаждающие расступились и вперёд вышел Пашенька, с двумя лопатами в багровых ручищах. Дискуссия оборвалась. Я смотрел на большие, железные и беспощадные орудия труда. Пашенька ковырял древком в носу и смотрел на Вовчангу. Вовчанга с лёгким разочарованием и немного укоризненно скрёб взглядом сипатого. Сипатый насуплено впёрся в Митюню. Митюня, резво работая кадыком, добивал остатки фляжки и думал что его никто не видит.

- Давайте, сынки, — разрезал тишину тихим вздохом сипатый, — Заканчивайте скорее.

Пашенька и ещё один молодчик, вооружившись своим шанцевым говном, встали по разные стороны от нашего укрытия.

- Подкоп будут рыть, — сразу догадался я. Я вообще в такие моменты догадливый, — Хотят через нижний люк зайти, врасплох.

- Не, — выдвинул свою гипотезу Митюня, — На лопатах нас отнесут. Совсем они, Вовчанга, твою машину не уважают.

Вовчанга озирался по сторонам и встревожено икал.

Каратели дружно взмахнули лопатами. В двери матиза гулко шлёпнули комья мокрого весеннего снега.

- Чего это они, а? – пилот-параолимпиец снова нервно схватился за руль, — Чего это, ик?

- А они нас закопают как бумбарашей, — я оголил горлышко уже своей флягообразной бутылки, — Пробил наш час. Теперь уж недолго нам. Прощаться будем.

- Ик, — Вовчанга не верил счастью, — Нас будут искать! Нас найдут!

- Обязательно найдут, — Митюня нанёс урон содержимому бутылки, — Археологи. Вот загадка им будёт: погребено три мужика в одной повозке и без жён. Как бы не подумали про нас нехорошего.

Снег за бортом достиг стёкол. Шлепки продолжались.

***

- Эх, жаль хитрость моя не удалась.

- Какая хитрость, Вованга?

- А ещё осталось там, хотя бы возле дна?

- Какая хитрость, рыба моя?

- Да с подставой этой.

- Чего? Ну-ка <нецензурное обозначение женщины распутного поведения>, ну-ка?

- Да я вчера крыло птицы своей колесатой об забор повредил. Ну вот и решил переложить финансовую ответственность на чужую шею. А чо, я технологию подстроенных ДТП подробно вызнал в программе «Криминал. Дело и отсидка». Всё было на мази.

- Ах ты сука диатез!

- Чего?

- Пупок куриный! Чуть тюрьма нас всех не посадил!

- Нас в снег зарыли по твоей милости, моллюск!

- А! Пусти бля! Пусти! Парни, у меня есть идея одной элегантной авантюры! С вас только взносы! Бля, больно же!

По крыше обваленного снегом микроавтомобиля застучал мелкий весенний дождь.

[Анка]

в восторге!!! укажи источник